Астана там правит бал: что скрывается за дворцами и хижинами Казахстана - II

Окончание. Начало ЗДЕСЬ

Еще в 1980–е население Алма–Аты превысило миллион, дав повод многим — далеко не только жителям КазССР — называть ее столицу самым обаятельным миллионником Союза. Характерны слова уже упоминавшегося Петра Вайля про "одно из милейших во всей бывшей империи мест — Алма–Ату, где по улицам идешь, как по аллеям парка, уютно размещенного в котловине среди высоких гор. Нет другого большого города, где бы городской облик определяли не дома, а деревья".

Правда, уютное расположение в котловине породило две главные сегодняшние проблемы южной столицы: смог и дефицит земли. Да и старые деревья, законную гордость алмаатинцев, уже в 21 веке как–то затеяли в массовом порядке вырубать — с туманной официальной целью, но легко угадываемой неофициальной: освоение бюджетных денег, выделяемых на новые посадки. И тем не менее даже в нынешней двухмиллионной Алма–Ате легко понять, почему она прослыла городом–садом.

Помимо улиц–аллей большую роль сыграли тут брендинг с неймингом. Этого советская власть, вестимо, не знала, и вообще частный бизнес искореняла — но бренд и нейм казахской столице создала на зависть любым маркетологам. Весь Союз был в курсе, что красивое слово "Алма–Ата" означает "отец яблок", и что такого, как там, апорта нет нигде на свете.

Независимый Казахстан этих заслуг не оценил. Название столицы по–русски здесь было велено писать и произносить так же, как по–казахски: Алматы. Заодно были развенчаны измышления коммунистов–колонистов: "Алма–Ата", объяснили освобожденные казахские филологи, на самом деле сущая бессмыслица — что–то типа "яблоко–дед". Тогда как "Алматы" значит "яблоневый". Парадокс в том, что в 1921–м вариант "Алма–Ата" утвердил в качестве русского названия города не какой–нибудь чужак–славянин, а председатель областного ревкома Ораз Джандосов. И символизировало это утверждение победу над колониализмом. Поскольку еще раньше город именовался Верный.

Но дело ведь не в истории и не в топонимике — дело исключительно в идеологии, которая всегда утверждает себя через язык.

Употребляя новое диковинное слово (иностранный топоним или, скажем, феминитив собственного сочинения), требуя того же от окружающих, человек с идеей заявляет о себе и о своих убеждениях, делит мир на единомышленников и врагов. Произношение "Беларусь" в устах русского свидетельствует не только о его отношении к режиму Лукашенко, но и почти гарантирует, что "Алматы" этот русский произнесет с безупречным тюркским "ы". И уж тем паче никогда не предварит название страны Украина оскорбительным "н–словом" — предлогом "на".

Утверждая себя через язык, казахская национальная идея в 1990–х превратила Целиноград в Акмолу, Актюбинск — в Актобе, Новый Узень — в Жанаозен (тот самый, где начались протесты в нынешнем январе). Гурьев, основанный в 17 веке русским купцом Гурием Назарьевым, стал Атырау. Шевченко, построенный в 1960–х в голой пустыне ради добычи урановой руды и названный в честь отбывшего некогда в этих краях ссылку Кобзаря, — Актау.

Вот такой вышины, вот такой ширины

Кому, как не рижанам, знать: большой город сильно выигрывает от близости курорта. Только у нас под самым боком курорт морской, а у алмаатинцев — горный. Хрестоматийный здешний маршрут, что первым делом предложат любому туристу — на каток Медео и выше, к лыжным трассам Чимбулака. Еще выше — на трех с лишним тысячах метров — Талгарский перевал с открывающимися оттуда ошеломительными видами. Можно от Чимбулака дойти и до ледника Туюк–Су, и до озера (3600 м), в которое ледник сползает, пуская по его коричневатой воде белоснежные льдины. Над озером нависает пик Маншук Маметовой, четырехтысячник (4190 м), фамильярно называемый альпинистами Маншучкой.

Сюда несложно добраться из Алма–Аты с тем, чтобы вернуться в тот же день в город — как нам, допустим, в Сигулду прокатиться и там походить вверх–вниз, пыхтя. Но здесь ты пыхтишь с видом на горы масштаба (и великолепия) Альп и Кавказа.

А ведь хребет этот — северо–западная часть Тянь–Шаня, которому в Европе аналогов вовсе нет. Максимум в нашей части света — пятитысячник Эльбрус. Высшая точка Казахстана — тянь–шаньский пик Хан–Тенгри: с ледником на вершине — 7010 м. Здесь масштабы не наши — азиатские.

Тем более это очевидно, если мерить не в высоту, а в ширину. Казахстан с его 2 миллионами 725 тысячами квадратных километров — девятое по площади государство мира, второе из постсоветских. При этом его население лишь на полтора миллиона превышает население Нидерландов (19 165 тыс. против 17 637 тыс.) — каковых Нидерландов на казахстанских просторах можно разместить 65 штук.

Бескрайностью и пустотой страна, раскинувшаяся в самом центре Евразии, напоминает Канаду и Австралию. В канадской тайге для людей слишком холодно, в австралийской пустыне слишком жарко, в казахской степи — и то и другое разом. Полгода по ней гуляют пыльные бури, полгода — снежные. Отрицательный рекорд — минус 57 по Цельсию — был зафиксирован в столичном регионе, Акмолинской области. Столица Казахстана — на втором месте в мировом списке самых холодных. Чемпион, кстати, не в Скандинавии, России или Канаде — а в той же азиатской резко континентальной степи: монгольский Улан–Батор.

"Природа не терпит пустоты", гласит расхожая банальность. Чтобы понять, какая это ерунда, стоит не прилететь в Нур–Султан или Алма–Ату, а проехать Казахстан на машине.

Скажем, по диагонали через Уральск и Актобе. Часами, днями по сторонам дороги не видишь ни–че–го. Ни возвышенностей, ни растительности, кроме травы, ни городов. Только изредка мелькнет на обочине автобусная остановка — хотя никакого жилья, насколько хватает глаз, незаметно.

Лишь за Аральском, бывшим портом на высохшем ныне море (Казахстан, построив в 2005–м Кокаральскую плотину, спас его небольшую часть), становится поинтересней: водоемы типа "большая лужа", в них по колено — десятки двугорбых верблюдов. Степь переходит в пустыню. Где–то за ней — древний город Туркестан, когдатошний Шавгар, когдатошний Ясы, где в 12 веке жил суфийский философ Ходжа Ахмед Ясави, а в 14–м Тамерлан начал строить над его могилой огромный мавзолей — да так и недостроил.

Тут как–то особенно остро чувствуешь тщету любых исторических свершений, экспансий, утопических затей. Будь то завоевания и стройки Тимура, имперское продвижение России или новый Казахстан елбасы Назарбаева. Империя Тимуридов в этих краях не задержалась, русское присутствие заканчивается на наших глазах, елбасы лишился власти еще при жизни.

Любая человеческая энергия растворяется в бесконечном безжизненном пространстве. Все пройдет, одни верблюды останутся.