Старинная фотография городского канала

Вот с парковыми скамейками точно так же. Стоит на скамью нанести памятные надписи и рисунки, как правило, в виде накладной таблички или гравировки, и простая парковая скамья превращается в скамью мемориальную. А если при проектировании скамьи был использован индивидуальный дизайн, так скамья и вовсе становится парковой скульптурой как минимум.

Рождение идеи

И ведь от такого мемориального объекта самая прямая польза, а не только вид: захотелось присесть отдохнуть – присядь и отдохни. С памятником такое не очень-то и сделаешь. Есть, конечно, люди, которые и с любым памятником умудряются что угодно сделать, но это уж кто что больше любит: культуру в себе или себя в культуре.

Вроде как идея таких скамеек пришла из британских колледжей, распространилась по американским паркам и скверам, а сейчас успешно распространяется и по Европе.

В Риге самое удачное воплощение такой идеи – скамья, посвященная двум главным садовым архитекторам Риги: Георгу Куфальдту и Андрею Зейдак(с)у.

Скамейка стоит на берегу городского канала, и это логично, ведь после того как с Риги был снят статус крепости, срыты валы и полузасыпан ров, ставший городским каналом, именно он, канал, стал дугой, формировавшей вокруг Старого города зеленый пояс парков и бульваров. После того как в 1856 году был утвержден план сноса рижских укреплений, уже в 1857 году был утвержден разработанный архитектором Иоганном Даниэлем Фельско при участии Отто Дице проект района зеленой застройки, тянущейся по обеим сторонам бывшего крепостного рва, который предстояло превратить в городской канал.

И уже в 1858 году вдоль канала протянулись первые аллеи и прогулочные дорожки, а на Бастионной горке высажены деревья.

В 1862 году в четыре ряда была посажена липовая аллея на Александровском бульваре (ныне Бривибас) от моста до Елизаветинской улицы. В 1879 году городское правление приняло решение учредить садовое хозяйство, а в январе 1880 года принято решение назначить городским садовником Георга Куфальда. По мере увеличения площади зеленых насаждений изменилось название должности, отразившее изменения в самой сфере деятельности. В 1893 году Георг Куфальд стал директор Рижских садов и парков.

Нужно сказать, что устройство зеленых насаждений вдоль городского канала при Куфальде и после него – это два совершенно разных подхода.

Мемориальная скамейка, посвященная двум первым рижским ландшафтным архитекторам, – одна, предполагается, что и зеленое хозяйство – то же самое, как дом: один начал строить, другой закончил. Но нет. С парками так не получилось, точнее сказать – получилось всё совсем наоборот. Сохранилось только место расположения, занимаемая площадь, и то не всегда один в один.

Нынешние парки – это воплощение идеи, по которой парки должны быть предельно инсолированы, говоря проще – освещены солнцем и прогреты его лучами.

И если нынешние парки можно уподобить полянам с редкими одиночными деревьями, то парк начала XX века – это чаща, густой лес, где деревья высажены настолько густо, что переплетаются кронами. Довольно редкая фотография рижского городского канала с небес, еще во времена, когда не были расчищены старые насаждения. Такое ощущение, что городской канал – и не канал вовсе, а какой-то приток тропической реки Амазонки. Это и есть – зеленая полоса вдоль городского канала, созданная Куфальдтом.

Всё очень просто?

Кстати сказать, на канале, помимо прочего, густая посадка растительности давала плотную корневую систему, благодаря которой держались ничем не укрепленные берега. Но не это главная причина, ведь и остальные парки старались насыщать растительностью не менее густо.

На поверхности лежит вот какое объяснение. По всей Европе парки в городах начали высаживать лишь в середине XIX века. Считается, что первый бульвар был заложен по распоряжению королевы Марии Медичи в 1616 году. Но это лишь первая ласточка, еще не делающая весну. В реальности бульвары размножились по европейским городам в эпоху промышленного переворота, когда большие и маленькие совсем не экологичные заводы стали расти в городах как грибы после дождя. Шум заводских гудков, копоть заводских труб сопровождали развитие промышленности, но никак не способствовали украшению города. Владельцы фабрик, как могли, старались скрасить свои производственные площади. Если производство находилось совсем уж в центре города, зданию придавали вид обычной жилой застройки. Если стояло чуть подальше – то украшали всяким кирпичным декором, башенками-пинаклями и прочими архитектурными украшательствами. Это потом появится концепция промышленных районов, выведенных на периферию, вот тогда уже никто ничего украшать не будет – бетонный минимализм, достаточный для производства, и вся недолга. Но это потом, а пока города принялись выстраивать зеленые зоны, защищавшие центр с «чистой» публикой от рабочих окраин. И так как деревца высаживались молодые, сажали их густо. Потому как высаживали их не только и не столько для будущего, а для себя. Но когда всего через несколько десятков лет далекое будущее стало настоящим, саженцы превратились в густые чащи, пугавшие своим сумраком потомков. Вот потомки и начали вырубать старые парки, утверждая культ всепроникающих солнца и ветра.

Однако это лишь поверхностное объяснение моды на густо засаженные парки начала XX века. Повторюсь, это объяснение, которое первым приходит в голову. Частично оно оправдано, но лишь частично. Реальная причина густых парков – в воспитании их творцов. Все ландшафтные архитекторы той эпохи не были наивными юношами со взором горящим, не понимающими, что густо посаженные саженцы очень быстро превратятся в густо растущие деревья. Однако они были воспитаны на пейзажной живописи своего времени. Сначала в гимназии, потом в художественной академии. А пейзаж со времен Гейнсборо отталкивался от романтики, лирики, созерцания и грусти, а какая грусть под ярким солнцем?

Зато когда на смену архитекторам, выпестованным гимназиями и академиями, придут инженеры, прошедшие через реальные училища и институты, вот тогда инженерное мышление и победит мышление живописное.

Олег ПУХЛЯК, историк,специально для газеты«НЕДЕЛЯ Сегодня».

Все ландшафтные архитекторы той эпохи были воспитаны на пейзажной живописи своего времени.

Идея таких скамеек пришла из британских колледжей, распространилась по американским паркам и скверам, а сейчас успешно распространяется и по Европе.