«Равноудаленная» Анкара и турецкие тайны Сталина (ВИДЕО)

Мустафа Кемаль Ататюрк скончался 10 ноября 1938 года в возрасте 57 лет во дворце Долмабахче в Стамбуле. Сообщение о смерти Ататюрка в Стамбуле было сразу доложено Сталину. По его личному распоряжению в «Правде» были опубликованы соболезнования, подписанные Калининым, Молотовым и Литвиновым. Подписи Сталина не было.

Потом появилось сообщение о направлении в Турцию на похороны Ататюрка малопредставительной советской делегации. Но когда на пост президента Турции «неожиданно» большинством голосов в парламенте был назначен Исмет Иненю, то в той же «Правде» он был назван не только «…наиболее выдающимся деятелем возрожденной Турции», с чьим именем стала связываться «плодотворная деятельность по развитию и укреплению советско-турецкой дружбы». «Бросок» Иненю в большую турецкую политику Сталин воспринимал как свою политическую победу. Почему?

Дело в том, что в апреле 1932 года во время посещения Москвы с официальным визитом Иненю встречался со Сталиным и другими советскими руководителями в Кремле, обсуждал, надо полагать, не только «грандиозные проекты развития торгово-экономического сотрудничества между двумя странами». А в специальной справке об Иненю, подготовленной заведующим Ближневосточным отделом наркомата иностранных дел СССР Новиковым, отмечалось:

«Иненю является сторонником этатизма и опоры на внутренние ресурсы. Во внешней политике он защитник независимости Турции, сторонник развития дружественных отношений с СССР».

Но в этой справке подчеркивалось, что «между Ататюрком и Иненю имелись трения по вопросу об ориентации во внешней политике». В октябре 1937 года Ататюрк отправил Иненю в отставку, назначив на этот пост Джеляля Баяра, бывшего генерального директора Делового банка, министра экономики с 1932 года, что было воспринято в Москве как «политическая победа в Турции прогерманских сил».

Потом вдруг заговорили о возможном визите Ататюрка в Москву. 13 июля1937 года в советскую столицу советскую столицу прибыл бывший посол Турции в Москве, а потом президент Генеральной Ассамблеи Лиги Наций Тевфик Рюштю Арас. Но Сталин отказался его принимать. Есть сведения, правда, документально не совсем подтвержденные, о том, что связано это было с секретным визитом в Турцию Анастаса Микояна, который был членом ЦК РКП (б) и секретарем Северо-Кавказского крайкома партии. Тогда что-то готовилось и что-то не получилось.

В начале 1920-х и потом, вплоть до смерти Мустафы Кемаля в 1938 году, в вилке Закавказье — Турция оставалось много взаимосвязанного. Москва и Анкара продолжали внимательно смотреть друг на друга, продвигать свои интересы, и в зависимости от формирующейся политической и геополитической ситуации (в мире и на Ближнем Востоке) в отношениях двух стран менялась тональность. Кемалистское движение оказало поддержку Советской России во время продвижения ее армии в Закавказье. Москва поддерживала освободительную борьбу турецкого народа, но не скрывала, что намерена трансформировать ее в элемент мировой революции на Востоке. В стратегическом отношении Кемаля устраивал проект большевиков по восстановлению Османской империи даже под коммунистическими знаменами. Большевики, сделав ставку на ислам, перспективу его идеологической модернизации — синтез большевизма с исламизмом — выводили в Закавказье за скобки планируемой геополитической трансформации Армению и Грузию, что предопределило важные нюансы при подписании Карского договора 1921 года. Но уже тогда, по оценке историков, возникла проблема взаимного недоверия. Кемалистское правительство не было приглашено на организованный в Баку Конгресс восточных народов, хотя к тому времени по распоряжению Кемаля в Турции была создана коммунистическая партия, которая обратилась с официальной просьбой в Коминтерн за признанием.

Тогда в Баку появился в статусе почетного гостя один из лидеров иттихадистов, бывший министр обороны Османской империи Энвер-паша. Существующий документальный материал позволяет говорить о том, что в лице Энвера Москва готовила «дублера Кемалю», хотя и Энверу большевики не доверяли. Сохранилось письмо Кемаля турецкому представителю в Москве, Али Фуату, в котором он обозначил свое видение ситуации:

«Если бы большевики верили в успех коммунизма в Турции, они бы не поддержали националистов».

Наконец, нельзя обойти вниманием и такой «экзотический» эпизод, о котором пишет историк Халит Дюндар Акарджа (Принстон, США) со ссылкой на опубликованный в 1963 году Ричардом Пайпсом запрос Кемаля, адресованный генералу Врангелю, с перечнем вопросов и условий, на которых могли основываться будущие переговоры. После эвакуации из Крыма Врангель, его штат и армия расположились в основном в Галипполи.

«Врангель предлагал союзникам использовать российские войска против турецких националистов», — пишет Акарджа.

Но только работа советской разведки и неблагоприятная для кемалистов международная политическая конъюнктура сорвала этот проект.

Все это свидетельствовало о том, что в отношениях между большевиками и турецкими националистами обозначились серьезные проблемы. Кемаль продолжал серьезно наблюдать за событиями в Советской России. По дипломатическим каналам он получил сообщения из Москвы, что в Кремле начались серьезные политические перемены: Сталин устранил из высших эшелонов партийной и государственной власти Троцкого и смысл этого события уловил Ататюрк. Смысл разрыва Сталина с Троцким в коренном вопросе политической стратегии лучше всего уловили в Турции, где в перерождении марксистской доктрины интернационализма в национально-государственническую доктрину чувствовалось нечто родственное. Анкаре импонировало и то, что в тот момент основные политические цели Сталина сводились к сохранению status quo на международной арене. У Ататюрка особое восхищение вызывало то, что во главе СССР стоял грузин. Сам же Ататюрк был по происхождению албанцем, мать, возможно, македонкой. Правда, среди противников Кемаля было распространено мнение, что его отец принадлежал к иудейской секте дёнме, одним из центров которой был город Салоники. Этот аспект политической жизни того времени не стоит недооценивать. На Востоке ему придавалось большое значение. Ататюрк расправился со своими противниками, в том числе и коммунистами. Сталин также вел жесткую борьбу с троцкизмом как в центре, так и на местах. Более того, на период укрепления власти Сталина в Кремле фактически пришелся последний этап реформ в Турции, продолжавшийся до 1935 года.

Однако в начале 1930-х годов для Кемаля Сталин являлся важной, но уже не главной внешней политической фигурой. В 1933 году к власти в Германии пришел Гитлер. Эта страна вступала на путь модернизации, укрепляя свое внешнеполитическое положение. Кемаль, который в годы Первой мировой войны на службе в Османской армии воевал в коалиции с Германией, придавал этому фактору огромное значение. Внешняя политика Турецкой Республики стала претерпевать изменения, как в отношении Советской России, так и в отношении империалистических держав. Но Кемалю не удалось последовательно придерживаться принципа «равноудаленности», несмотря на то, что в 1935 году был продлен подписанный еще в 1925 году между Турцией и СССР договор о дружбе и нейтралитете.

Недавно на первых страницах турецких газет появились результаты расследования историка Садыка Турала, опубликовавшего засекреченные архивные материалы о взаимоотношениях между двумя историческими лидерами — Сталиным и Ататюрком. По рассказу профессора, Ататюрк, прибывший в посольство СССР в Анкаре на празднование Дня основания Турецкой Республики в полвторого ночи в компании личных друзей и девушек, обратился к российскому послу с вопросом: «Почему ваш лидер не поздравил меня с нашим праздником?» Посол СССР в Турции Карахан заявил, что турецкого лидера с праздником поздравил председатель ЦИК Михаил Иванович Калинин. На это Ататюрк задал следующий вопрос: «Ваш председатель ЦИК является и вождём?» — «Нет». — «Кто ваш лидер?» — «Сталин». — «Тогда он пусть меня и поздравляет. Я и председатель, и вождь страны. Пусть не Калинин, а Сталин присылает мне поздравление».

Слова Ататюрка были записаны и посланы послом в Москву под грифом «совершенно секретно» с надписью «для личного прочтения Сталина и Молотова».

В день похорон Ататюрка в Анкаре 21 ноября 1938 года под низким серым небом тысячи людей замерли в скорбном молчании. Двадцать пять государств и Лига Наций направили свои делегации. Сарро, первый посол Франции в Анкаре, Метакас, премьер-министр Греции, барон фон Нейрат, министр иностранных дел Германии, сэр Уильям Бертвуд, представлявший короля Великобритании. И где-то в стороне находилась советская делегация.

В начале 1939 года была создана парламентская комиссия, возглавляемая Фалихом Рыфкы Атаем, для выбора места постоянного захоронения Ататюрка. В 1942 году было представлено 19 проектов будущего мавзолея, а в конце 1943 года строительство было поручено двум турецким архитекторам. Только через десять лет, 10 ноября 1953 года, Ататюрк был перезахоронен в мавзолее, возведенном в его честь. Как пишет один современный исследователь, «десять лет строительства, пятнадцать лет после смерти — преемники Ататюрка не торопились…» Когда потом Иненю стали обвинять в том, что он не уделял должного внимания памяти Ататюрка, тот отвечал, что решал другие, «более приоритетные проблемы, продолжая дело Кемаля». Почти так говорит сегодня и Эрдоган.