Возвращение Андрея Звягинцева: в Риге выступил российский кинорежиссер

Организовал ее российский кинолекторий «Прямая речь», после печальных событий в Украине переехавший в Латвию. А на шестой вечер свою творческую встречу в кинотеатре провел сам Андрей Петрович, переживший смертельную болезнь и говорящий еле слышно, но внятно, глубинно и четко.

20 лет спустя

Это действительно возвращение во всех смыслах, так что не сочтите банальной отсылку к первому фильму Звягинцева – «Возвращение». Возвращение после болезни, возвращение в Ригу, в которой в октябре 2003 года он провел премьеру своего первого легендарного фильма, получившего за пару дней до этого двух «Золотых львов» на фестивале в Венеции.

– Я помню тот приезд, – сказал Андрей Петрович перед встречей. – Был кинофестиваль, были тогда Олег Иванович Янковский, замечательный артист Леонид Ярмольник. Был руководитель «Кинотавра» Марк Рудинштейн, которому я тогда сказал, что есть кино для фестиваля, для народа. Быть может, я не прав, но я так думаю, что нельзя сделать кино специально для фестиваля, чтобы оно там потом победило, нельзя сделать и кино для народа. Здесь нет рецептов. Только одно: если человек искренне делает то, во что он по-настоящему верит, если он верит в то, что хочет сказать, это найдет путь, по-моему... Этот первый мой фильм был песней сердца. Это была любовь. О коммерческом успехе я не думал никогда. Фальшивый, никому не нужный ход – пытаться понять, что нужно аудитории. К нему прибегают только те, кто хочет заработать деньги.

До тех пор я в Риге не был. И никакого сперва впечатления не сложил. Мы приехали поздно вечером, сели в автобус и поехали в гостиницу. Это была ночь, за окном все было покрыто туманом, вот и все. Наутро появилось ощущение интерьера. А там, снаружи, вообще никогда не знаешь, как там все выглядит, какая там может быть среда. Когда попадаешь туда и видишь все изнутри, не всегда получаешь такое впечатление, какого ожидал.

Меня несколько настораживало, как примут «Возвращение» в Риге. Эти два «льва» могли только немножко навредить впечатлению, по-моему. У меня по-прежнему есть мечта – предположим, чтобы шел человек по улице, и у него вдруг три-четыре часа свободного времени (такое еще случается иногда). И вдруг он видит афишу – «Возвращение», но он ничего не знает об этом фильме. Ну, может быть, лишь кое-что слышал... И тогда бы он смог разглядеть в фильме то, чего не смог, может быть, разглядеть я. Чтобы он встретил фильм из тишины. «Возвращение» и нужно смотреть из тишины, чтобы тональность какую-то не упустить, но шум такой... Тогда телефонные звонки какие-то постоянно были ко мне домой. И откуда они только номер мой доставали? Честно: я чувствовал себя будто не совсем в своей тарелке. Чувство неловкое, и в ту пору я его не осмыслил. Я тогда даже хотел вернуться месяца на три назад, когда я был безвестен и мне комфортно было. А сейчас для меня наступило трудное время.

И отрицательной критики было много. Отрицательной в том смысле, что она неконструктивная, критика, которую невозможно осмысливать, в которой вся энергия автора критики уходит на приведение каких-то цитат, рассказ о том, что уже видел прежде. Или когда, например, просто пересказывают сюжет. Нельзя рассказывать кино, потому что кино – прежде всего зрелище.

Была история: один критик брал интервью у артиста Дензела Вашингтона в Торонто и говорил ему, что нельзя, конечно, просто рассказывать сюжет. И именно он потом просто пересказал сюжет «Возвращения». Но есть Андрей Плахов в «Коммерсанте». Несмотря на то что все эти аналогии с Тарковским и у него были, статья и вовсе называлась «Иваново и Андреево детство»... Я понимаю, что аналогии напрашиваются: мне было 40, уже 41 год прошел после победы «Иванова детства» Тарковского, и вновь дебютант, да еще и Андрей. Я понимаю. Но мне понравилась та статья, она была осмысленная.

...Сейчас на встрече в Риге Звягинцева спросили, какой из его фильмов для него самый любимый? «Я отвечаю, что все любимые, по разным причинам. «Возвращение» любимый мой фильм, потому что он первый. Он дался такой кровью и перевернул всю мою жизнь».

История болезни

– 25 июня 2021 года я сделал прививку от ковида и через неделю был в реанимации. В Москве. Как это и почему, мне так и не ответил ни один доктор. У меня оторвался тромб. И как сказала мне врач, которая меня спасла, впервые за 25 лет ее практики тромб попадает между легким и сердцем. И вот тут я чуть не помер во второй раз. Жена вызвала скорую помощь, и они приехали быстро, еще и реанимобиль. Если бы не они, я бы точно здесь не сидел. Поражение легких было 92%, а я мычал: «Я сейчас задохнусь, где ваш кислород?» Конечно, случилось что-то непонятное. Как называется, когда кровь отравлена? Сепсис.

Пошло поражение всех органов – почки, печень, все. В клинике сказали, что не знают, что делать и как меня спасать. Надо делать пересадку легких. Спасибо, что подключились сильные мира сего, Роман Абрамович, Евтушенков, благодаря им меня экстренно перевезли в Германию, это было 17 августа. И тут же меня положили в реанимацию и погрузили в искусственную кому. И пытались меня лечить, абсолютно все было бессмысленно.

Извините, что детали такие страшные рассказываю, но если бы вопрос повеселее был... Врачи у меня взяли анализы и обнаружили бактерию клебсиелла. Это совершенно адская штука, которая живет везде, даже в реанимациях. И когда иммунитет сбит до нуля, то она начинает организм пожирать. И более двадцати наименований антибиотиков были бесполезны. И вот мой лечащий врач, немка Кристине, пошла не по протоколу, хотя в Германии в медицине запрещено идти по какой-то импровизированной линии. Там среди семи-восьми врачей был еще и парень из Астрахани, который предложил ей в химической лаборатории вывести бактерию-антидот. И это единственное, что меня спасло. Великое изобретение. Бактериофаги меня спасли, да так спасли, что когда я выбрался из комы и стал приходить в себя (я не заметил этого сорокадневного сна), то врачи, готовившиеся к пересадке легких, посмотрели и сами обалдели: легкие были чисты, они сами справились.

Так подробно я еще никому не рассказывал, значит, воистину задушевный разговор происходит... А потом случилось вот что. После всего этого тебя все равно может поглотить поражение всей нервной системы. И я не то что кнопку для вызова медсестры нажать не мог, я не мог повернуться на бок. Этим всем жена занималась. И так я полгода или чуть более провел в таком состоянии, чувствуя страшную боль в ногах. А далее врач сказал, что если вы год лежали (именно лежали) в клинике, то вам нужно как минимум два года, а в лучшем случае полтора, чтобы все вернулось. На сегодняшний день прошло чуть больше года, как я начал реабилитироваться. Я научился заново ходить, так что у меня впереди еще год по крайней мере.

Весело о «Левиафане» и «Нелюбви»

– Кита в море в «Левиафане» мы снимали при помощи компьютерной графики. Я как-то на каком-то фестивале встретился с Владимиром Хотиненко, он меня увидел: «Ой, привет, я посмотрел твой фильм, это круто, поздравляю! Слушай, как ты этих китов снял? Я начал шутить: дескать, у нас была маленькая съемочная группа, мы поставили манекен с волосами героини, встали со спины манекена и стали ждать кита. И дождались! Я чувствую, что шутка затянулась, но Хотиненко верит! Ну, невозможно дождаться кита, да так, чтобы он еще и удачно попал. И на самом деле это просто хорошо и удивительно выглядит, когда компьютер вмешивается в реальность.

А потом была «Нелюбовь». Я приезжал в латвийскую столицу в сентябре 2017 года, чтобы на кинофестивале «Балтийская жемчужина» представить этот свой фильм «Нелюбовь». В нем, кстати, одну из ролей играл артист Нового Рижского театра Андрис Кейшс. Я увидел его в Минске, в фильме Kolka Cool, снятом моим другом Юрисом Пошкусом, я с ним несколько лет назад познакомился в Юрмале. Вот так просто и было, в Минске видел в афише фестиваля и пошел. Кейш мне показался интересным. Главный критерий – веришь актеру или нет, веришь, что это жизнь, или не веришь. Он приехал в Москву на кинопробы и снялся в фильме. Я его приглашал потом и на «Левиафан», но это оказался вообще не его материал, да и русский язык дается непросто.

Вернется ли в Россию?

– Я обещал отвечать абсолютно искренне и откровенно на все вопросы. Нельзя обойти этот вопрос, невозможно. Ну то, что невозможно со всем этим там жить, мне кажется это очевидным. Жить, испытывая этот ужас и не зная, куда его пристроить. Руки опускаются, надо их поднимать, надо что-то делать с этим. Когда шел вопрос об обнулении президентских сроков, мы еще не знали, что они еще и жизнь обнуляют. И действительно обнулили жизнь, и перед нами теперь Tabula Rasa, чистый стол и переоценка тотальная. Какая бы мировая репутация у тебя ни была, это не исключает, что теперь я должен буду выйти на Красную площадь и каяться за свой «Левиафан»... Я невероятно болезненно все это внутри себя переживаю. Людям надо искать себя заново, собирать себя заново. И лично мне это представляется очень трудным.

Я живу в Париже сейчас, но я не понимаю, что значит перевести сценарий на французский и снять французское кино. Я знаю, что французским кинорежиссером я никогда не стану. Мне скоро, в феврале, будет 60, ну какой из меня французский режиссер? Это возможно – снять фильм на английском или на каком-то европейском языке, но для меня это нереально, потому что для этого надо еще 60 лет прожить, но уже там. Равно как никогда я не стану и английским кинорежиссером.

Так что очень трудно начать жизнь сначала, собрать жизнь сначала. Одно могу свидетельствовать: ощущение катастрофы внутренней, обнуления и разобранности, то, что можно называть ностальгией и пустотой... Пережить все это может помочь только дело (я говорю о своем личном случае). Надо взять себя в руки, выдохнуть, а потом вздохнуть и... снимать кино... Это способ вытянуть себя, как Мюнхгаузен, из этого болота, депрессухи и прочих таких вещей. Вся моя ответственность, как я ее понимаю, в том, чтобы продолжать жить и работать, потому что работа кормит не только меня, но и моих детей. Я думал, что я всегда буду жить в России. Я никогда не думал о приобретении какой-то недвижимости за рубежом. Собственно, у меня и в Москве квартира появилась только после «Нелюбви», в 2016 году. Первая собственная квартира, а до этого арендовали, и мы посчитали с женой, что за 16 лет совместной жизни мы поменяли восемь мест обитания.

Что дальше?

– Я не люблю говорить о том, что собираюсь снимать. Я хочу, чтобы зритель приходил в кинотеатр, совершенно ничего не зная о сюжете фильма. Чтобы он погрузился во что-то совершенно новое. Насколько это возможно. Я даже не хочу, чтобы и автора музыки знали до начала сеанса... Но могу сказать, что ждите трагического сюжета. Я, видимо, так устроен еще со времен обучения в театральном училище в Новосибирске, где я родился и где в училище изучали широко русский театр и литературу, зарубежную литературу, Древнюю Грецию – там же сплошные драмы и трагедии, Плутархи и Софоклы. Да и мама у меня учительница русского языка и литературы. Хотя многие говорят, ну почему у вас такие фильмы, только плохие герои. Хотя почему-то не замечают, что в той же «Нелюбви» те, кто ищет пропавшего мальчика, – разве это отрицательные персонажи?

Могу только сказать еще, что сейчас на продюсерском этапе создания следующей своей киноленты. Весной надеюсь приступить к съемкам – возобновить уже лет пять назад начинавшуюся работу под условным названием «Олигарх». На русском языке, о русских – пока так.

Как бы я назвал одним словом все свои фильмы?.. Сильный вопрос, стоит подумать над ним... Все мои фильмы – это как бы разрез человека, в разных ситуациях. Я бы назвал, наверное, так – «Выбор». Самая главная из всех драматических коллизий – выбор. А вообще, вся наша жизнь – поиск смысла и места. Я люблю притчи, и вот вам одна. Указывал Господь каждому творению место его и предназначение: «Ты – сосна – будешь стоять здесь и расти ввысь, ты – тигр – будешь жить в джунглях и бегать за антилопой, ты…» И так далее… Последним подошел человек. «А ты, – сказал ему Господь, – будешь вечно искать себе место и смысл жизни». Тем и заняты, не поспоришь.