Дед Гриша, который завербовал Оппенгеймера (ВИДЕО)

"Мой дед по материнской линии Григорий Маркович Хейфец (дед Гриша) был сталинским шпионом, - открыл тайну Александр Гольдфарб, диссидент советского времени, впоследствии соратник Бориса Березовского, -Во время Второй мировой воины он работал в Сан-Франциско вице-консулом и руководил попытками советской разведки проникнуть в американский атомный проект. Я много лет считал, что дед завербовал самого директора проекта Роберта Оппенгеймера. Историки до сих пор спорят, правда это или нет. Ответ зависит от признания подлинности таинственного документа из советских архивов".

"Дед однажды рассказал мне, что в Америке был знаком с Оппенгеймером, а по возвращении в конце войны в Москву беседовал с разработчиком советской бомбы И. В. Курчатовым, который долго его расспрашивал о своем американском альтер-эго. Наш разговор состоялся осенью 68-года, когда я, 20-летний студент МГУ, попал на дипломную практику в Курчатовский институт, флагман советской ядерной науки, носящий имя своего покойного основателя. Дед Гриша к тому времени уже 13 лет был на пенсии.

Услышав, что я работаю в "курчатнике", Гриша очень возбудился, заставил меня рассказать ему все об институте, а потом задумчиво заметил: "Я был там в 44-м году, когда институт только организовался. Курчатова интересовал один мой знакомый в Калифорнии".

– Ты был знаком с Оппенгеймером? – не удержался я. Как всякий молодой ученый, я знал о "прогрессивном американском физике", выступившем против водородной бомбы, и о гонениях на него во времена маккартизма.

меня не покидала мысль, что у Гриши были тайные дела с ОппенгеймеромГриша заколебался, об этом ему нельзя было говорить. Но он чувствовал себя таким невостребованным. После стольких лет забвения и бездействия внук-студент был единственным, кого еще интересовали его прошлые дела.

– Да, – вздохнул он. – Оппи. Он был настоящим антифашистом. И дорого заплатил за это…

– Он… то есть ты имел отношение к бомбе? – не унимался я.

– О, нет-нет, я занимался чисто политическими вопросами, – Гриша уже пожалел, что сболтнул лишнего. – Атомными делами занимались "соседи" из ГРУ. Мы в консульстве не имели к этому никакого отношения.

Курчатов, согласно Грише, интересовался своим американским антиподом как человеком: как тот одевается, как держится, что говорит? Ведь Гриша был единственным, кто лично знал обоих. Неудивительно, что Курчатов хотел узнать об Оппи побольше; простое человеческое любопытство, не более того.

Сверх этого дед ничего мне не сказал; он хранил свои секреты. Тем не менее меня не покидала мысль, что у Гриши были тайные дела с Оппенгеймером".

Из рассекреченных донесений ФБР

"Эта моя мысль находится в прямом противоречии с тем, как взаимоотношения Оппи с советской разведкой показаны в голливудском фильме, собравшем урожай "Оскаров" в этом году. В голливудской версии Оппенгеймер гневно отказывается от предложения своего друга, профессора французской литературы Хаакона Шевалье, передать в советское консульство технические данные о бомбе. В фильме мой дед не упоминается, но именно он, будучи резидентом НКВД в консульстве, должен был получить информацию от Оппи. Хоть Оппенгеймер и отказался от сотрудничества, он не сообщил куда следует (вернее, сообщил, но с задержкой в несколько месяцев) о попытке вербовки, чтобы не подставить своего приятеля Шевалье. В конце концов это вышло ему боком: в разгар холодной войны его заподозрили в измене, лишили допуска к секретной работе и подвергли остракизму. Гонения на “отца атомной бомбы” со стороны бюрократической системы составляют одну из главных сюжетных линий голливудского фильма.

Я бы не стал вытаскивать из пыли мою частную теорию о предосудительных связях Оппи с дедом Гришей, если бы на протяжении десятилетий время от времени не появлялись разнообразные улики и свидетельства в пользу того, что с лояльностью Оппи в отношении американских тайн все было не так однозначно и что Голливуд значительно упростил картину.

Дед Гриша умер в Москве в 1984 году, через девять лет после того, как я навсегда покинул СССР. Весть о его смерти застала меня в Нью-Йорке, где я преподавал микробиологию в Колумбийском университете. Я думал, что Гришины тайны навсегда ушли вместе с ним. Но через десять лет, в 1994 году, в Америке вышла книга о советских шпионах, в которой две главы были посвящены моему деду. Это были воспоминания 95-летнего Павла Судоплатова, бывшего шефа сталинской разведки, организатора убийства Троцкого и руководителя партизанского движения. Судоплатова разыскали в Москве два американских журналиста – супруги Джеральд и Леона Шехтер, которые под его диктовку написали книгу “Спецоперации: воспоминания нежелательного свидетеля – сталинского супершпиона”.

Что скащал Судоплатов

Мастер советских диверсий утверждал: дед Гриша познакомился с Оппенгеймером в доме сан-францисской миллионерши Луизы Брэнстен.

"Я собрал всю информацию о Луизе, которую только мог найти. В газетах того времени её называли не иначе как "абрикосовая наследница", поскольку её состояние происходило из семейного бизнеса по производству сухофруктов. О том, что у Луизы Брэнстен были с моим дедом романтические отношения, я узнал из рассекреченных донесений ФБР. Их свидания детально фиксировались двумя микрофонами, установленными оперативниками в спальне и библиотеке особняка Луизы по адресу: 2626 Грин-стрит, за углом от советского консульства. Луиза сошлась с моим дедом вскоре после его прибытия в Сан-Франциско осенью 41 года; она тогда только что развелась со своим первым мужем – известным голливудским сценаристом. Грише было 42; Луизе 33, т. е. она была на 8 лет моложе моей бабушки, которая в это время находилась в эвакуации на Урале. Луиза не жалела денег на прогрессивные проекты. В её доме собирался цвет лево-либеральной Калифорнии. Согласно отчетам ФБР, она была секретным членом Коммунистической партии США и помогала Грише выявлять кандидатов для вербовки".

***

Вечеринка, на которой Гриша познакомился с Оппи, состоялась 6 декабря 1941 года по случаю сбора средств в пользу ветеранов “Бригады им. Авраама Линкольна” – американского добровольческого отряда, воевавшего под эгидой Коминтерна в Испанской гражданской войне (вспомним хемингуэевский "По ком звонит колокол"). Советский дипломат, сам ветеран Коминтерна, произвел большое впечатление на профессора левых взглядов из университета Беркли, и они быстро нашли общий язык.

Понимал ли Оппи, что перед ним сидит не простой дипломат дружественной страны, а агент советской разведки?Это были судьбоносные дни; на следующее утро японцы нанесли удар по Перл-Харбору, а четыре дня спустя Гитлер объявил войну США. Когда еще через несколько дней Гриша и Оппи встретились на ланче тет-а-тет, их страны были в состоянии войны с Германией и собеседники чувствовали себя союзниками.

Оппи мучило чувство беспомощности в связи с военными успехами нацистов в Европе. Единственную надежду на то, чтобы остановить Гитлера, он видел в Красной армии. Понимал ли он, что перед ним сидит не простой дипломат дружественной страны, а агент советской разведки? Имело ли это для него какое-нибудь значение?

Так или иначе, по словам Судоплатова, на той встрече Оппи рассказал Грише о секретном письме Альберта Эйнштейна президенту Рузвельту по поводу атомной бомбы. Ставшее впоследствии исторической вехой, с которой началась ядерная эпоха, письмо предупреждало администрацию о военном потенциале атома и о том, что работа над новым оружием в Германии, возможно, уже началась. В те дни о письме знали лишь несколько человек. Вашингтонская бюрократия, жаловался Оппенгеймер, тянет с решением: прошло уже почти два года, и ничего не происходит. Если немцы сделают бомбу первыми, произойдет катастрофа.

Как пишет Судоплатов, несколько дней спустя они встретились еще один – и последний – раз. К концу 42-го года администрация наконец, раскачалась, был запущен грандиозный оборонный проект с центром в Лос-Аламосе, и Оппи стал его научным руководителем. С этого момента он перестал общаться с компанией Луизы Брэнстен и скрылся за стеной секретности. Но слухи о его новой роли ползли по городу.

По словам Судоплатова, донесения Гриши о разговорах с Оппенгеймером, о его “исчезновении” и о том, что в тайном проекте участвуют десятки ученых, в том числе нобелевские лауреаты, сыграли решающую роль в решении Сталина начать работу над советской бомбой в московской лаборатории Игоря Курчатова.

Координатором программы в политбюро стал Берия, а Судоплатова назначили руководить разведывательной частью. В секретных советских сообщениях американский атомный проект получил кодовое название "Энормоз" (enormous – "грандиозный"). Поначалу проникновение в "Энормоз" шло через активистов компартии США из университетской среды. Но к концу 43-го года московский центр, боясь раскрыть операцию, приказал Грише прекратить всякие контакты между коммунистами, связанными с консульством, и учеными "Энормоза". С этого момента вся информация из Лос-Аламоса попадала в Москву через нелегальную сеть от "кротов", внедренных в американский проект, которые передавали информацию через тайных курьеров, не связанных с компартией.

Оппенгеймер внедрил в свою собственную лабораторию шпиона!

Самым важным кротом был Клаус Фукс, немецкий физик, который в конце концов передал в Москву подробные технические данные бомбы. Фукс прибыл в Лос-Аламос в составе группы британских физиков в конце 44-го года, когда Гриша уже вернулся в Москву. Но, согласно Судоплатову, Фукс оказался в Лос-Аламосе не без помощи Гриши (и Оппи). Дело в том, что жена Оппи Китти, а также его брат Фрэнк оставались активными тайными членами компартии. Еще до того, как Гриша прекратил контакты с Оппи, он разработал план, как с их помощью привлечь его к сотрудничеству. Центральную роль здесь сыграла Лиза Зарубина, жена нью-йоркского резидента Василия Зарубина. С Гришиной подачи она сблизилась с Китти и Фрэнком и через них внедрила в сознание четы Оппенгеймер мысль, что по справедливости к работе против Гитлера должны быть допущены беженцы из Европы, участники антигитлеровского сопротивления. Был даже разработан специальный пароль, по которому Оппи мог узнать, что тот или иной ученный рекомендован товарищами из европейского антифашистского подполья. Фукс якобы знал этот пароль. Получалось, что Оппенгеймер внедрил в свою собственную лабораторию шпиона!

Судоплатов утверждает, что неудачная попытка вербовки Оппи с помощью Элтентона и Шевалье в 1943 году была предпринята через голову Гриши в нарушение приказа о прекращении дальнейшей работы по “Энормозу”:

Мы понимали, что американская контрразведка обратит внимание на связи Хейфеца с прокоммунистическими кругами, имеющими выход на специалистов Манхэттенского проекта. Получив соответствующую директиву Москвы, Зарубин приказал Хейфецу немедленно прекратить разведывательные операции с использованием активистов компартии. Однако ряд активистов продолжали действовать по собственной инициативе. В 1943 году, нарушив полученное от Зарубина указание, они, не зная о наших выходах на семью Оппенгеймера, обратились к нему с просьбой о предоставлении информации о работах в Лос-Аламосе. Оппенгеймер, опасавшийся раскрытия связей через жену и брата с нашими людьми, вынужден был поставить в известность американские спецслужбы об этой просьбе знакомого, связанного с компартией. Это привело к тому, что все связи с видными физиками, участвовавшими в работах по атомной бомбе, были переключены на канал нелегальной разведки и использование специальных курьеров, имевших безупречное прикрытие в глазах американской контрразведки.

По версии Судоплатова, ирония судьбы была в том, что неудачная вербовка с помощью Шевалье попала в поле зрения ФБР и стала главной претензией к Оппи во время последующего расследования Комиссией по атомной энергии (о чем и повествует голливудский фильм). Однако информация о том, что Оппи откровенничал с моим дедом и помог трудоустроить Фукса, оставалась для американцев неизвестной вплоть до выхода книги Судоплатова.

***

Обвинение Оппи в работе на русских звучало возмутительным богохульством

Когда мемуары Судоплатова вышли из печати, его откровения вызвали бурю протестов со стороны американских физиков. К этому времени я уже хорошо освоился в американском академическом мире и следил за этими баталиями изнутри научного сообщества. Споры отличались гораздо более острыми эмоциями, чем можно было ожидать от банальной дискуссии на историческую тему. Оппи по сей день остается священной фигурой для целых поколений ученых. Он первый сказал, что авторы научных разработок несут ответственность за их применение. Его борьба против термоядерного оружия стала интеллектуальной основой недоверия ученых к власти. Травля Оппенгеймера в 50-е годы считается классическим примером охоты на ведьм, расправы бюрократов с диссидентом. Обвинение Оппи в работе на русских звучало возмутительным богохульством, и в ответ, в бесчисленных редакционных комментариях, рецензиях и академических дискуссиях Судоплатова обвинили во лжи, а чету Шехтер – в недобросовестной журналистике. Шехтеры оказались в незавидной роли защитников своего источника, а заодно и моего деда – двух шпионов, которые к тому времени уже были в могиле (Судоплатов умер в 1996 г. )

К полной неожиданности Шехтеров, им на помощь пришли спецслужбы обеих стран, которые обнародовали до тех пор засекреченные документы.

Забавно, что шпионы с обеих сторон сделали это по одной и той же причине: чтобы укрепить свою стремительно падающую репутацию рассказами о славных победах прошлого.

ЦРУ в эти дни пыталось придти в себя после скандального разоблачения Олдрича Эймса, российского "крота" в недрах американской разведки. Во вновь вспыхнувшем интересе к атомному шпионажу тогдашний директор ЦРУ Джон Дойч увидел возможность рассказать о прежних достижениях. В своей следующей книге "Священные секреты: как советские шпионы изменили историю Америки" (2002) Шехтеры рассказывают, как Дойч в сердцах воскликнул: "Почему все только и говорят о наших провалах?! Почему бы не рассказать об успехах?"

И вот, в июле 95-го года Дойч с большой помпой обнародовал архивы ВЕНОНЫ – секретного проекта по расшифровке перехваченных коммуникаций между московским центром и резидентурами НКВД в США во времена Второй мировой войны – более 3000 сообщений начиная с 42-го года. Правда, на то, чтобы взломать код, потребовалось более десяти лет, и когда американцы наконец прочли переписку, она уже имела не столько разведывательную, сколько историческую ценность. Правда в вопросе атомного шпионажа ВЕНОНА мало что прояснила – “Энормоз” упоминался крайне редко, видимо потому, что в 43 году эту тему отобрали у НКВД и передали военной разведке ГРУ. И тем не менее ВЕНОНА по праву считается величайшим достижением контрразведки, т. к. она продемонстрировала масштаб советского проникновения во все американские сферы, реабилитировала ястребов холодной войны, предупреждавших о советской угрозе, и разоблачила многих до того неизвестных советских агентов. Среди прочего ВЕНОНА отдала должное и моему деду Грише, который, под псевдонимом ХАРОН, был одним из главных участников тайной переписки.

Тем временем в Москве Служба внешней разведки СВР, наследница “закордонной разведки НКВД”, вела свою борьбу за общественное признание. Хотя то, что русские украли у американцев бомбу, было не новостью на Западе, официальная советская историография эту тему замалчивала. Рассказ Судоплатова был первым после падения СССР громким напоминанием об атомных шпионах, и это пришлось не по вкусу российской Академии наук, которая как раз в эти дни пыталась отстоять свой прежний статус в постсоветском устройстве России. Сомнению было подвергнуто главное достижение физики советского периода: по Судоплатову получалось, что атомное оружие не создали академики, а украли чекисты. Российская научная верхушка развернула отчаянную кампанию в СМИ, доказывая, что достижения Курчатова были полностью “оригинальны” и что шпионы не имели к этому никакого отношения. В ответ СВР пошла на беспрецедентный шаг – чету Шехтер допустили к секретным архивам. Среди сокровищ, которые они там обнаружили, а потом опубликовали в “Священных секретах”, оказались личные дела Гриши Хейфеца и Лизы Зарубиной, в том числе замечательное фото деда Гриши в молодые годы.