68-летний классик постмодернизма живет в ФРГ и продолжает писать по-русски.
В берлинской галерее открылась выставка по мотивам романа российского писателя Владимира Сорокина "Голубое сало". DW поговорила с литератором об ответственности и вине россиян за войну в Украине.
DW: Вы вернулись к образам писателей-клонов из романа "Голубое сало", которые порождают бесконечный вал текстов. Это напоминает то, как работает, например, пресловутый чат GPT. Некоторые полагают, что искусственный интеллект - это угроза человечеству. А вы считаете, что это русская литература таила в себе скрытую угрозу миру?
Владимир Сорокин. Ee угроза всегда была, собственно, одна - ставить проклятые вопросы. Она это делала в течение двухсот лет. И продолжает делать. Я думаю, что это старая угроза. К ней привыкли. И за это и любят на Западе русскую литературу.
- Роман "Голубое сало" был издан почти четверть века назад. Теперь мы сами оказались в ХХI веке, о котором идет речь в книге. Как вы относитесь к тому, что описанное вами фантастически-абсурдное будущее стало выглядеть куда реалистичнее, вас это не пугает, не злит?
- Нет. Это уже не первый раз получается, и не очень удивляет меня, на самом деле. Есть некая внутренняя антенна, и иногда она что-то улавливает, что-то сбывается. Но я хочу сказать, что это все неосознанно происходит, и делать из меня пророка нет никакого смысла. Сегодня получилось, завтра - нет. И это - удел писателя.
- Вы уже давно живете в Берлине, где на улице звучит речь на самых разных языках - немецкая, английская, украинская, русская. Как вы себя ощущаете в мире, где Россия ведет войну против Украины?
- Неуютно себя ощущаю на самом деле. И до сих пор мне порой кажется, что все мы видим такой затянувшийся кошмарный сон. И очень хочется просто проснуться. Но мы просыпаемся и видим, что война идет, бомбы падают, люди гибнут, безумие продолжается. Неуютно чувствую очень, но помогает творчество, помогает искусство, как всегда, в общем.
- Как писатель и художник из России, насколько вы ощущаете свою ответственность за российскую агрессию?
- Ну, конечно, чувствую тоже. И я спрашиваю себя часто, что я не доделал, что я не дописал, что я сделал не так. Почему все так получилось. Я думаю, что эти вопросы задают себе многие в Берлине. Но нам надо это пережить. Нам надо проснуться! Надеюсь, что доживем.
- Мы находимся недалеко от берлинской синагоги на Ораниенбургерштрассе. Во время погрома в 1938 году ее удалось отчасти защитить благодаря вмешательству немецкого полицейского Вильгельма Крютцфельда. В наши дни террористы призывают к еврейским погромам по всему миру. Может ли литература, культура защитить нас, противодействовать ненависти - и языку ненависти? Или ненависть все это отменяет?
- Может, конечно. Но надо лучше писать! Рецепт прост.
- Если бы вы могли что-то изменить в прошлом России, что бы это было?
- Вы знаете, это шизофренический вопрос. И можно впасть в такую дурную бесконечность и сказать, что вот если бы Иван Грозный умер в 16 лет, то вот этого бы не было всего сейчас.. Русским надо научиться жить настоящим. Мы растянуты между воспоминаниями и надеждами. Это наша патология, патология нашего русского мира. Научиться видеть и понимать настоящее и избавиться от призраков и ложных страхов.
- Клоны-писатели из "Голубого сала" похожи на пациентов психиатрической клиники, но это выглядит как метафора русской культуры. Мы обезумели?
- Я думаю, что обезумела российская элита. Абсолютно. И то что происходит - это ее вина, конечно. Она развратилась и разложилась полностью. И этот распад привел к этой чудовищной войне. Так что не надо во всем винить русского интеллигента.
- Возможно ли, что в вашем будущем тексте появится Берлин?
- Да, возможно. Я уже думаю об этом.
- Политический популизм затапливает общественное и публичное пространство, а вас не интересует язык современных популистов как материал для художественной работы?
- Интересует, конечно! И я постоянно использую его. Ведь я работаю со многими языками. Недавно закончил новый роман, и надеюсь, что он выйдет по-русски.