Рожденные в неспокойном Даугавпилсе: воры, проститутки и террористы

Можно изучать прошлое по историческим хроникам, по музейным экспонатам и по воспоминаниям современников. А можно и по уголовным делам того времени, ибо они дают столь уникальные факты и нюансы, которых нигде в другом месте не сыщешь. И именно криминальные хроники стодвадцатилетней давности позволяют ощутить жизнь моего родного Даугавпилса во всей ее полноте — в эпоху задолго до моего рождения, когда еще Даугавпилс не был Даугавпилсом.

Без полиции не прожить

В ту пору, когда Даугавпилс еще был Динабургом, а потом и Двинском, в его жизни значительную роль играли полиция и ее сотрудники. В первую очередь тут хочется вспомнить Арвида Яковлевича Пфейффера, который в течение шестнадцати лет — с 1899 по 1915 год — исполнял должность городского головы. Немец по национальности, лютеранин по вероисповеданию, потомственный дворянин, он был принят на государственную службу 11 марта 1869 года.

А 18 октября 1880 г. Пфейффер был назначен полицмейстером Динабурга, в каковой должности пребывал почти два десятилетия. Спустя девятнадцать лет он стал главой города и в этом качестве оставил о себе противоречивую память. Одни современники хвалят его за либерализм и благоволение к латышам. Другие бранят за потворство безудержному воровству и спекуляциям, за коррупционные махинации, не позволившие тогда осуществить в городе строительство трамвайной линии.Как бы то ни было, за счет работы в полиции можно было сделать тогда неплохую карьеру. Но и работы в нашем городе полицейским всегда хватало — и за счет мелочной текучки, и благодаря крупным потрясениям.

Вот, например, одна из типичных полицейских сводок тех лет: "Полиция констатирует: в Двинске появились фальшивые полтинники с датой "1899". Стражи порядка изъяли из обращения несколько десятков фальшивок, но виновные так и не были обнаружены". По законам Российской империи за подделку денег полагалась сибирская каторга, но таинственные злоумышленники не убоялись риска.

Хватало в городе и воров, и мошенников. Например, в № 8 газеты "Двинский листок", вышедшем 25 мая 1900 года, кратко сообщается следующая неприятная история: "Недавно прибыла в Двинск старуха–еврейка Рива Рапопорт, проживавшая в последнее время в Палестине, где она скопила около 2000 рублей. В дороге у Рапопорт украли тысячу рублей, затем 50 рублей она одолжила своему знакомому в Новоалександровске (ныне литовский Зарасай. — Авт.). В Двинске оплатила место для себя на еврейском кладбище. За произведенными другими расходами осталось у нее только 340 рублей. Но и эти последние деньги украла у нее ее родная сестра Дина Кимберг, у которой остановилась Рапопорт и которая передала эти деньги племяннице Фейге Кимберг, а последняя скрылась из города".

Еврейские имена в криминальной хронике тех лет упоминаются постоянно, ибо представители этого этноса тогда составляли большинство городского населения.

В тихом уездном городе Двинске имели место и случаи разбойных нападений. № 36 "Двинского листка", вышедший 31 августа 1900 года, сообщает: "26 августа, вечером, по Шильдеровской улице, у ворот дома Фрейды Срогович, на сына ее, Гиршу Сроговича, возвращавшегося из города, напало несколько злоумышленников, которые сильно избили Сроговича палками и облили ему лицо серной кислотой. Нападавших было четыре или пять человек, но сколько именно и кто, потерпевший не заметил, так как после первого же полученного удара потерял сознание и упал на землю. При осмотре врачом у Сроговича оказались три раны на голове и перелом предплечья левой руки; кроме того, на лице и шее имеются следы ожогов. Срогович постоянно проживал в местечке Креславке (ныне Краслава. — Авт.), где он был управляющим на щеточной фабрике своего родственника Хурина. Потерпевший предполагает, что нападение на него совершено из мести за то, что он держал строго рабочих. На месте происшествия найдены два куска палки и осколки пузырька из–под кислоты. Полиция ведет деятельные розыски виновных".От кражи до "хипеса"

И в том же № 36 от 1900 года сообщается следующее: "В ночь на 25 августа у мещанина Самуила Либермана, по Либавской улице, неизвестно кем украдены лошадь с линейкой в полной упряжи, стоимостью до 200 рублей. Утром на другой день чинами сыскного отделения лошадь с экипажем были найдены в пустующих конюшнях 6 батареи 25 артиллерийской бригады. Виновные не обнаружены. Интересно то обстоятельство, что воры для сокрытия следов колес на мягком песке переносили линейку несколько раз на руках с места на место".

Вообще кражи тогда были делом обычнейшим. Так, № 99 от 7 апреля 1901 года кратко извещает: "4 апреля из книжной лавочки Гершона Дезента, по Дворянской улице, в доме Гандлера, мещане Абрам Куперман и Елья Дейч украли 8 еврейских книг. Виновные задержаны".

Или вот № 134 от 8 августа 1901 г. сообщает: "4 августа у мещанина Хацкеля Швея, проживающего по Креславской улице, жена его Эстра Швей, проживающая отдельно, похитила 100 рублей наличными деньгами".

Если кто–то предположит, что уголовщиной промышляли в ту пору лишь представители социальных низов, тот жестоко ошибется. Доказательством служит случай, имевший место в Двинске 13 января 1909 года. Семнадцатилетний дворянин Станислав Войцеховский потребовал у миллионера графа Евгения Плятера (представителя известнейшей и знатнейшей фамилии) триста рублей — угрожая ему убийством в случае отказа. Старый граф сообщил об этом полиции, и юношу задержали. На следствии Войцеховский всецело признал себя виновным. Он рассказал, что учился в петербургской 8–й гимназии и, "чувствуя свою неспособность к жизни", хотел даже одно время покончить самоубийством. При помощи денег миллионера он думал докончить образование, но, по его уверениям, на вокзале внезапно почувствовал, что "избрал кривой путь". Что интересно, присяжные оправдали Войцеховского — снисходительность, которую вряд ли проявил бы современный суд.

А вот шанс на самое знаменитое дело в своей истории динабургская полиция безвозвратно упустила. Дело в том, что в 1868 году в городе на какое–то время поселилась знаменитая аферистка Сонька Золотая Ручка, промышлявшая "хипесом". Другими словами, под видом обыкновенной работницы панели она заманивала к себе простодушных клиентов и, опоив их снотворным, дочиста обчищала кошельки и карманы. Иногда, если дельце сулило большую прибыль, Сонька могла и выйти замуж за бедолагу, чтобы обворовать его понадежней. Вот и в Динабурге она стала супругой старого богатого еврея Шелома Школьника, однако вскоре бросила его ради своего любовника Михеля Бренера и его брата Абрама. Из города Сонька уезжала, набив карманы бриллиантами, похищенными у престарелого сквалыги, — благодаря им она обеспечила себе еще несколько месяцев развеселой жизни в столицах. Местные городовые спохватились чересчур поздно…

Впрочем, не обязательно работа полиции связана была именно с уголовщиной. Вот заметка из № 10, вышедшего 1 июня 1900 года: "Местный полицмейстер усмотрел, что большинство разъезжающих по городу велосипедистов не имеет установленных обязательными постановлениями свидетельств на право езды и номерных знаков, и относя это к слабому надзору со стороны чинов полиции, предложил приставам строго следить, чтобы велосипедисты ездили только в местах, указанных в обязательных постановлениях, и не иначе, как со свидетельствами и знаками; виновные же в неисполнении этих требований должны привлекаться к ответственности по 29 ст. уст. о наказ., налаг. миров. суд."

Кровь на мостовой

А вот это выдержка из московской газеты "Русское Слово" за 1908 год, обрисовавшая картину, живо воскрешающую в памяти недавний сериал "Слово пацана". Сообщается следующее: "Двинск, 18 февраля. На Двине происходили бои между двинскими и курляндскими детьми. Камнями и ножами ранены несколько человек. Полиция прекратила эти "битвы малолетних".

Вообще, как оказывается, в обязанности дореволюционной полиции входило немало забот о детях. В частности, полицейские искали крышу над головой подкидышам. Стражи порядка должны были или отдать ребенка на воспитание кому–либо из желающих, или отправить его в один из воспитательных домов. Крупный приют, носивший имя императора Николая II, располагался в двинской Крепости, но до отправки их туда с найденышами нянчились нижние полицейские чины. Ввиду этого по ходатайству городского полицмейстера общее собрание Двинского благотворительного общества постановило принимать подкидышей на первое время в богадельню, где младенцам были гарантированы заботы и уход.

Но самой большой головной болью местной полиции были революционеры, активно ссылаемые властями на поселение в Двинск. Естественно, на новом месте они не прекращали агитацию, баламутя население.

Полста лет спустя старые даугавпилчане рассказывали об этом известному писателю Илье Эренбургу, некоторое время являвшемуся депутатом Верховного Совета СССР от Даугавпилса. Он сообщает в своих мемуарах: "Один пенсионер в Даугавпилсе восторженно вспоминал 1905 год: "Все, знаете, кипело. С утра до ночи митинги. Я помню, как выступал один большевик, его звали Александром, у них были совсем другие имена, чем на самом деле, он вышучивал царя, как цыпленка. У большевиков был клуб, туда ходили все, даже солдаты из крепости. Там был товарищ Мефодий, так если случалось скандальное происшествие, идут не к приставу, а к Мефодию, честное слово! Пели "На бой кровавый, свитый и правый, марш, марш вперед, рабочий народ!.." Митинги устраивали и на площади, и в театре, и в синагоге. Раввин прибежал, кричит "ша!", не тут–то было…"

Увы, но вскоре горожанам стало не до смеха — когда в 1905 году в Двинске завязались настоящие бои. Последовательность тех событий восстановил современный даугавпилсский краевед Аристарх Двинский. 11 октября 1905 года в городе началась всеобщая политическая забастовка, которая длилась несколько дней. Жизнь в городе замерла, прекратилось движение поездов. Первыми рабочие железнодорожных мастерских побросали свою работу и вышли на многолюдный митинг, а на следующий день бастовали кожевенники. Двинский комитет Российской социал–демократической рабочей партии (РСДРП) в своих прокламациях призывал рабочих к единству: "…ибо в единении наша сила".

В районе Нового строения во время митинга произошло столкновение стражей порядка — в числе которых были присланные сюда казаки — с рабочими, которое потом продолжилось в центре города: с обеих сторон были убитые и раненые. 16 октября боевые дружины, состоявшие в основном из пролетариата, настолько осмелели, что пошли на штурм городской тюрьмы и освободили многих политзаключенных.

Далее разнеслась весть о том, что царь Николай II издал манифест, в котором обещались свобода слова, печати, союзов и собраний. Известие о манифесте в Двинске было получено на 18 октября в 6 часов вечера — первыми о нем узнали в редакции "Двинского листка". Слухи об этом быстро распространились по городу, и революционеры восприняли их как проявление слабости власти, которую надлежит "добивать". С утра 19 октября группы манифестантов в несколько тысяч человек шествовали по городу с красными флагами. Раздавались крики: "Долой самодержавие!", "Да здравствует революция!"Месть революционеров

Вечером 19 октября часть митингующих отправилась на пассажирскую станцию Риго–Орловской железной дороги, а затем на товарную станцию Санкт–Петербургско–Варшавской железной дороги. Там они стали агитировать железнодорожников; многие рабочие и служащие, побросав свои орудия труда, присоединились к бунтовщикам.

Силовики вновь применили огнестрельное оружие: военный патруль убил одного митингующего рабочего, двоих ранил. Испуганный город замер в предчувствии беды: ставни захлопнуты, двери магазинов забиты. Власти решились применить все меры, чтобы разогнать "смутьянов и бунтовщиков". Двинский полицмейстер Александр Махцевич просил начальника гарнизона Крепости: "… иметь наготове в казармах артиллерийских бригад 60 всадников, могущих по первому требованию выбыть на место для содействия полиции в подавлении могущих произойти беспорядков, и по три конных артиллериста на каждую полицейскую часть…"

Возмущение не замедлило разгореться с новой силой — сагитированная революционерами масса стала громить оружейные магазины, захватывая оружие, нападая на городовых, разоружая их. По всему городу разразился сущий ад — кипели жаркие сражения демонстрантов с полицейскими, жандармами и солдатами. Пули летели роями по Старому Бульвару, Краславской и Театральной улицам. У мятежников тоже были маузеры и браунинги, а туча летящих булыжников, вывороченных из мостовой, казалось, затмевает собою небо… Булыжник угодил по макушке помощника полицмейстера Булыгина, пострадавшего потащили в лазарет.

22 октября во время похорон убитого военным патрулем рабочего Ивана Мартыньяка состоялась очередная многотысячная демонстрация горожан. Волнения продолжались весь ноябрь: бастовали учащиеся, работники почты и телеграфа, железнодорожники.

29 ноября сидевший в Витебске губернатор объявил в Двинске военное положение, но это ситуацию не спасло. Полицмейстер сообщал губернатору: "10 декабря забастовавшие рабочие выступили на улицы. На видных местах в городе расклеены прокламации под заглавием "Всеобщая забастовка", призывающие вступить в последний акт кровавой борьбы с царскими властями. Около двух часов дня на Офицерской улице собралось несколько тысяч человек, произносились речи нелегального содержания".

На тот момент все общественные заведения в Двинске были закрыты, извозчики отсутствовали, фонари вечером не зажигались, а на многих зданиях висели красные знамена. Губернатор доложил царю, что "восстановить порядок можно только экстренными военными мерами".

13 декабря в Двинск прибыли отряды жандармов для принятия мер по восстановлению порядка. Ночью жандармерия арестовала более ста руководителей и членов РСДРП, боевых дружин, рабочих комитетов предприятий. "Смутьянов" поднимали из постели среди ночи, босых, полуголых выводили на улицу, в то время как весь их скарб нещадно перетряхивался. Многих тут же под белы руки вели в тюрьму, следом торжественно несли найденные улики в виде оружия и прокламаций…

Годом позже, 2 мая 1906 года полицейским отомстили. Объектом мести стал пристав 2–й полицейской части Двинска Иона Васильевич Васютович. Официальный рапорт свидетельствует: "Васютович проходил в полицейскую часть по Петербургской улице, причем, поравнявшись с большой еврейской синагогой, встретил толпу молодых евреев 10–15 человек; последние, стоя на тротуаре, расступились, и когда Васютович прошел между ними, то неизвестными произведено в него сзади в упор, один за другим, четыре выстрела".

Должность полицейского в нашем городе всегда была опасной для жизни…

Фото из архива.