Борьба без правил: как Латвия стала центром борьбы с большевизмом

— Какие новые источники использовались?

— Я работал с материалами девяти архивов в шести странах, а также с частными коллекциями. Если группировать источники по важности, то, во–первых, это Латвийский государственный исторический архив и Латвийский государственный архив, потом архив Информационного центра МВД. Собрания Музея оккупации. Частная коллекция священника Георгия Петровского. Потом — США: Колумбийский университет, архив Бахметьева по культуре России и Восточной Европы. Переписка активиста организации "Соколов", скаутов и НТС Р. Полчанинова. Далее — Россия: Государственный архив РФ, Дом Солженицына. Архивы Эстонии, Польши, Великобритании.

— Они все оцифрованы?

— Очень малая часть. Я получил грант, собирался ехать — но случился ковид, и пришлось руководить по удаленке людьми, которые все это снимали и пересылали мне. В принципе, был введен в научный оборот целый массив новых документальных источников.

Например, информация из Бахметьевского архива (Борис Бахметьев — посол Временного правительства России в США. — Авт.): в фонде Российского общевоинского союза (РОВС) была обнаружена переписка светлейшего князя Ливена и его соратников с лидерами антибольшевистских центров в Париже, Берлине и пр. В сочетании с латвийскими архивами материалы пролили дополнительный свет на антибольшевистскую деятельность как в нашей стране, так и за ее пределами. Как все было организовано, какие эмиссары засылались, как организовывалось сотрудничество с латвийскими спецслужбами.

Все это дополняется доступными у нас протоколами допросов репрессированных и частью рассекреченных в 1990–е годы архивов ФСБ.

— Мне приходилось бывать в родовом имении Ливенов в Кримулде — они были такими крепкими хозяйственниками. Как получилось, что представитель этой династии стал полевым командиром противобольшевистского движения, создал по сути целую Ливенскую дивизию?

— Ливены — старинная разветвленная семья, по легенде, ведущая свои корни от ливского вождя Каупо. Одна из центральных фигур моей работы — георгиевский кавалер светлейший князь Анатолий Павлович Ливен — происходил из ветви, жившей в замке Межотне. Находился в родстве с графами Паленами, принадлежал к высшей аристократии.

Его бабушка Шарлотта была личной воспитательницей Александра I. Эта женщина сохранила влияние после того, как император взошел на престол, была его советчицей и получила из его рук имение в Межотне.

Ливены, русифицированные балтийские немцы, находились, так сказать, в идеологическом родстве с династией Романовых. Они были первыми, кто встал на борьбу. Ливен при этом являлся таким своеобразным российским монархистом, но в то же самое время толерантной персоной по отношению к латвийской государственности и латышам. Своими дипломатическими способностями он сглаживал противоречия русских, немцев (местных и Германии) и, конечно, латышей. В российской гражданской войне можно найти аналогию разве что с Врангелем, да и то только во время крымского периода — когда Врангель был достаточно гибким… Но слишком поздно.

Ливен понимал, что большевизм — очень большое зло, потому что испытал все прелести его власти на своем опыте. Он был одним из заложников, арестованных еще в начале 1918 года, и отослан чуть ли не в Екатеринбург. Уже по Брестскому договору их вернули, на что он, как писал в воспоминаниях, не рассчитывал. После этого он, конечно, не мог оставаться равнодушным — плюс привязанность к краю. Ливен объединял в себе много качеств, служил связующим звеном различных группировок.

— В немецкой составляющей, ударную силу — ландесвер — составляли бывшие граждане Российской империи, чего они хотели?

— В принципе, в основном они не стремились к национальной Латвии. Хотели создания государства в сотрудничестве с "немцами–немцами". Но не желали и восстановления Российской империи, которая уже с Александра III проводила антинемецкую политику. Можно вспомнить и массовое переселение немцев в 1914 году.

— Кто являлся наиболее действенной антибольшевистской силой в Латвийской Республике?

— Активистские организации, действовавшие во имя свержения большевиков в России, насчитывали совсем немного людей, может быть, человек двести. Но если мы оценим численность связанных с ними структур, то тех людей, которые поддерживали их, включая "нансенистов" (обладателей паспортов апатридов, учрежденных норвежским полярным исследователем Фритьофом Нансеном. — Авт.) — как минимум 10–12 тысяч.

— Молодежное движение "соколов"?

— В Национально–трудовом союзе нового поколения 70 процентов участников состояло также в "соколах". Причем они же впервые принимали в свои ряды и женщин. Даугавпилсские "соколы" изгоняли любого, кто выразил симпатии к СССР.

— Студенческие корпорации?

— Первая и единственная сохранившаяся русская студенческая корпорация Fraternitas Arctica постоянно фигурировала в сводках латвийской "охранки". Как пример антибольшевистской направленности "арктов" можно привести случай с Леонидом Зуровым — писатель, секретарь и душеприказчик Бунина был связан с генералом Кутеповым, давал ему для переписки адрес корпорации.

Впоследствии от Fraternitas Arctica отделилась корпорация Ruthenia, сугубо правая и еще более молодежная в плане конфронтации отцы — дети. Часть ее участников впоследствии вступила в отряды, организованные вермахтом.

Плюс имелись еще и не входящие в Конвент корпорации — Fraternitas Rossica, и академические организации, которыми руководил Мартин Зиле. Чтобы подчеркнуть антибольшевистский характер этих организаций, достаточно упомянуть факт, что М. Зиле впоследствии стал секретарем идеолога Белого движения И. Ильина. "Аркты" строго запрещали упоминать слово "товарищ" — в их понимании оно потеряло свое истинное значение и приобрело сугубо отрицательную коннотацию.

— Существовало и "Братство русской правды", разместившее радиостанцию в Резекне для вещания на СССР.

— Да, это известный факт — такое было организовано. Мне довелось найти свидетельства того, как русские антибольшевистские силы сотрудничали с латвийской военной разведкой и политическим управлением МВД. А также разведкой Великобритании — Secret Intelligence Service. Рижские антибольшевики были причастны к созданию т. н. "письма Зиновьева" (фальсификация 1924 г., приписываемая тогдашнему председателю Коммунистического интернационала с призывом к восстанию в Англии. — Авт.).

Иногда мне казалось, что я пишу авантюрный шпионский роман. Всплывала конкуренция армейской и политической спецслужб, в центре которой были русские активисты. В итоге они все же совместно провели ряд провокаций против полпредства СССР, по результатам которых деятельность большевистской агентуры была парализована, а один из сотрудников полпредства — выслан. В Риге также происходила связь с антибольшевистскими эмиссарами из Франции и Эстонии, снабжение липовыми документами и оружием.

— Роль прессы на русском языке в 20–30–е годы?

— Исследователи насчитали более 300 названий печати, выходившей в межвоенный период. Были те, что финансировались прямо из полпредства СССР и выражали просоветскую позицию. Для моей работы важными источниками послужили "Сегодня", "Слово", "Для вас" и др. "Слово" — более эмигрантская, антибольшевистская. А "Сегодня" — более демократическая, занимавшую свою собственную позицию. Как писал Абызов, газета, родившаяся вместе с Латвийским государством и погибшая вместе с ним.

— Были ли евреи в антибольшевистских организациях?

— Очень мало. Организации старого толка, такие как филиал РОВСа, "Белый крест", "Союз Верных" "кирилловцы", "николаевцы", были монархистами. В своей переписке они высказывали антисемитские мотивы.

Политическая полиция Латвии обнаружила листовки, предназначенные для распространения в СССР, на таком "простом крестьянском" языке — мол, давайте свергать эту гадину, бить евреев. Я нашел переписку со ставкой великого князя Николая Николаевича и генералом Кутеповым в Париже — что необходимо вести подобную пропаганду для "простого народа".

Впоследствии организации "нового поколения" эволюционировали, стали либеральней. Я встречал там фамилии немецкие, польские, латышские, даже армянские. Не говоря об украинцах! Евреи, может, и были, но под такими фамилиями, которые можно было отнести и к немецким. Молодежь не выражала закостенелого антисемитского духа.

— А отношение к Латвии?

— Старые организации, как правило, официально высказывались нейтрально, но, судя по внутренней переписке, никаких особых симпатий не питали. Молодежные же организации 30–х годов были куда более ассимилированными. Если не пели дифирамбы, то и ничего негативного не высказывали.

В переписке Ливена с Марией Дмитриевной Врангель — матерью генерала Петра Николаевича, организовавшей общение эмигрантов для собрания документов, хранящихся ныне в Гуверовском архиве (США), — светлейший князь писал не скрывая: латвийское правительство нас, конечно, не уважает. Но простые люди настроены очень хорошо. Но мы, русские эмигранты (он считал себя таковым, хотя был не менее коренным, чем Улманис) ценим то, что эта страна может нам дать по сравнению с тем чертополохом, который находится на другой стороне.

В этом плане Ливен был уникальной личностью, во имя антибольшевистской борьбы сохранял нейтралитет, не принял предложение войти в пронемецкое правительство А. Ниедры, не поддержал ландесвер в цесисских боях, хоть таким образом и нарушал субординацию.

После краха "Братства русской правды" в начале 30–х годов его пытались арестовать, но он дал честное слово, что не будет заниматься антибольшевистской деятельностью. К тому же за него заступились влиятельные бывшие соратники из высших военных кругов. Когда у него брали интервью, он говорил: не скрываю, я — монархист, и считаю это наилучшей формой государственности. Но в то же время я — патриот Латвии, и, если нужно будет, снова возьму в руки оружие.

— Спасибо за рассказ!

Фото предоставлены А. Гусаченко.