Как разошлись пути ЕС и РФ: отношения зашли в тупик задолго до войны в Украине

Сейчас научные работы и учебники Александра Изяславовича все еще фигурируют на сайте элитного учебного заведения, где готовят российских дипломатов, однако он уже не читает им лекций. Зато у нескольких рижан, среди которых оказался ваш автор, оказалась возможность пообщаться с потомком старинного грузинского рода и крупнейшим в Москве специалистом по ЕС.

"Американцы — пусть будут, но мы хотим протянуть Европе руку"

"Встречные, но не согласованные", — так эксперт характеризует концептуальные документы, составленные четверть века тому назад. В 1999 году Москва и Брюссель впервые сформулировали концепции отношений друг с другом — каждый центр свою. Со стороны ЕС все звучало дружественно: "Мы хотим помочь России, Россия должна приближаться к стандартам Евросоюза…"

— Такое розовое облако, — иронизирует А. Тэвдой–Бурмули. — При этом русская стратегия была прагматичной до цинизма, хотя и дружественной. Классическое "ты мне, я тебе". У нас есть некий ресурс, мы хотим его вам предложить, плюс инвестировать в европейскую оборонную идентичность. Американцы — пусть будут, но мы хотим протянуть Европе руку.

Если помните, в конце 90–х европейцы бредили мечтой оборонной идентичности, которая стала сбываться только с 2014 года. Но Москва их уловила: у нас есть военно–транспортная авиация, РФ как транспортный хаб, у нас ресурсная база и рынок сбыта. Вот что звучало со стороны России.

"Уже тогда было понятно, что стороны несколько иначе друг друга видят", — констатирует Александр Изяславович. Российские европеисты и элита в целом не вполне понимали осмысленность вектора на ЕС, и он стал подвергаться сомнению.

— Общество связывало, и вполне правильно, с европейским вектором свои социально–экономические неурядицы. В силу этого, а также Балканской войны, происходит смена элит. Новая совершенно по–разному будет выстраивать отношения с ЕС. Хотя, как ни парадоксально, в 2000–е годы будет время их максимального взлета.

"Европейцы говорили — все нормально, нас все устраивает. Россия же стала воспринимать себя совершенно иначе.

В 1999–го начался экономический рост, а как только такое в России произошло, "сладкий воздух свободы сыграл с профессором Плейшнером злую шутку".

Были хорошие проекты, где участвовала Россия — "Северное измерение", безо всякой политики. Привлекали регионы для решения проблем экологии, заболеваний. Чисто формально "Северное измерение" существует и по сей день!

"НАТО лежало в руинах"

XXI век начался с масштабного кризиса отношений Москвы и ЕС:

— Россия очень боялась расширения Евросоюза, меньше, чем НАТО, в силу секьюритизации нашего сознания (есть "мирные" организации, есть "военные"). То, что НАТО лежало до начала 2010–х годов в руинах, никого в России не демотивировало. Мы выкатили Евросоюзу целый список озабоченностей: тут и утрата безвизового режима с некоторыми странами, и проблематика Калининграда… Это трясло отношения с 2000 по 2003 годы, стадия была конфликтная.

Долго ЕС не хотел с нами разговаривать, и в принципе он был прав: расширение, это дело Евросоюза и страны, на которую он расширяется. Но политически он был не совсем прав, потому что Россия реально свирепела. Она боялась утратить рынок стали в Восточной Европе, боялась блокады Калининграда.

"В Москве наконец нашли крючок, на который ЕС подсадили, — оценивает политику Кремля А. Тэвдой–Бурмули. — В отчаянии Россия сказала, что если с ней не будут говорить о расширении ЕС, тогда она не будет подписывать Соглашение о партнерстве и сотрудничестве с Евросоюзом с новыми странами, и тогда оно перестанет действовать. ЕС разгневался, но вопрос был не столь принципиальным, поэтому в ходе переговоров достигли компромиссного соглашения.

Россия в принципе проиграла, но торгово–экономические интересы были учтены, и кое–как мы это проехали. Более того, кейс Калининграда запустил тренд безвизового режима. ЕС сказал: давайте начнем о нем говорить! При всем парадоксальном несоответствии российской элиты начала 2000–х годов этому треку отношений".

Сидя на приставном кресле

В 2003 году между ЕС и РФ появились "четыре пространства" отношений:

— Сочинили, конечно, не от хорошей жизни. Евросоюз начал "политику соседства", своего рода пояс дружбы. С каждой страной заключалось взаимовыгодное соглашение. России там было отведено место — но она сказала: "Нет!" Россия не хотела быть точкой на ободе брюссельского колеса, но — центром собственного колеса. Это была проблема статуса.

В итоге практически все соседи ЕС подписали эти соглашения, которые, между прочим, предусматривали и еврофинансирование. Что интересно, "русский слот" сохранялся:

— Когда российские регионы хотели взять денег, они приходили на Смоленскую площадь — а МИД им говорил: "Эти деньги брать нельзя!" В итоге для Албании и Алжира, при всем уважении, сделали приставные стулья, а для России — кресло.

Вот 4 пространства, для каждого своя "дорожная карта": торгово–экономическое, безопасность, внешняя политика, наука–техника–образование. Конечно, наиболее мощным по результатам было первое, двигавшееся интересами бизнеса. В целом были контакты, отраслевые диалоги, например, по транспорту. Сама идея была сформулирована так: создание открытого интегрированного рынка. Это более высокая степень интеграции, чем зона свободной торговли!

Цель амбициозная, туманная, к ней можно идти сколько угодно. Обе стороны понимали — отношения у них масштабные, но могущие столкнуться на каждом шаге.

Идем, а когда придем? Бог его знает…

"Удивительным образом на роль истории успеха было назначено второе пространство — безопасность. Были проблемные поля: свобода перемещения грузов, сотрудничество силовиков и судов. Шел диалог по безвизовому режиму. Планировалось, что в 2010 году Европол и МВД РФ подпишут соглашение.

Но не срослось, ибо Россия не может сохранять персональные данные — ими у нас торгуют на каждом углу. Это оказалось прекрасным основанием, чтобы не продолжать сотрудничество, ибо предполагалось пересылать достаточно интимные данные, а непонятно, куда они утекут".

— Отчасти этим и был заблокирован диалог о безвизе, который шел–шел, все медленней, и в конце 2012 года окончательно замер. Хотя, по оценкам сторон, до 80–90 процентов статей было согласовано: и по биометрии, и по приспособлению режима регистрации.

Как полагает европеист из Москвы, Брюссель притормозил сотрудничество из–за своей ориентации на ценности. В самой же России началась внутренняя дивергенция относительно ЕС. Результат: "безвиз сдох, будучи почти подписанным".

"Если страна категорически не соответствует ценностным стандартам"

Третье же пространство — внешнеполитическое — сразу было закрыто, ибо Москва не хотела пускать ЕС в постсоветское пространство, да и Брюссель не хотел туда, осознавая, что тем самым он будет легитимизировать Россию.

— Единственное, что у нас было — чисто формально — в Чаде и Конго мы с ними немножко посотрудничали. Мертво сотрудничество было и в плане европейской идентичности. Тут сыграла ситуация "третий лишний". ЕС и РФ взаимно дополняемы в военном плане. Но у ЕС уже есть актор, который ее дополняет — это США! Зачем менять Америку на Россию в столь деликатной сфере? Естественно, они это не делали. Сотрудничество было заявлено, но реально не шло.

Наиболее интенсивно шли научно–образовательные контакты: "Потому что они не были никому интересны с точки зрения безопасности. Даже космос до последних 2–3 лет был сферой сотрудничества. Сейчас, конечно, об этом смешно говорить".

"Украина на самом деле не так много поменяла"

— Последний сюжет перед украинскими событиями: мы в 2007 году должны были сделать новое Соглашение о партнерстве и сотрудничестве. Его сделать не смогли. Мы хотели маленькое соглашение, рамочное, и потом присовокупить к нему много отраслевых — а европейцы хотели большое, энциклопедическое. В итоге мы не согласовали ничего.

"Уже после нашего вступления в ВТО выяснилось, что мы с ЕС планировали более глубокую либерализацию торговли, — напоминает доцент МГИМО. — Мы сказали европейцам: давайте отложим, до нашего вступления в ВТО. Но выяснилось, что мы не можем потянуть даже режим ВТО! И европейцы возразили: нет, так дело не пойдет, русские нарушили весь тайминг переговоров. И стороны пошли расходящимися курсами вплоть до украинских событий".

— Ровно после того, что мы сделали с Крымом, у нас отменяются саммиты, начинается эскалация санкций, а осенью 2014 года ЕС заявляет — у нас нет режима партнерства. Есть режим сотрудничества. После боинга и других вещей…

В попытке "приспособиться к катастрофической реальности" в 2016 году были сочинены "цели" Федерики Могерини. Предполагалось сохранение секторального, узкого взаимодействия по отраслям (энергетика), диалог по безопасности (антитеррор), консолидация военного потенциала ЕС и… диалог с гражданским обществом в России.

— Есть такое общее представление, как от российской историософской мысли, в лице не к ночи будь помянутого Данилевского, так и от западной — Кеннана, что Россия это бинарная конструкция. Жесткий панцирь и мягкое, почти жидкое гражданское общество, которое кормит его своими соками, взамен получая защиту. Могерини действовала в этом русле: мы не слишком разговариваем с государством, но хотим говорить с гражданским обществом.

В ответ МИД РФ написал концепцию внешней политики, где заявлялось, что, с одной стороны, "мы хотим Европу от Атлантики до Владивостока", с другой же напиралось на "разные цивилизационные основания":

— Постоянно говорилось, что Запад тухнет, что поднимаются новые силы… Знаете, когда я занимался с людьми, получающими второе высшее образование, ну, из ведомств, из Администрации президента — когда это зачитывал, то они оглядывались: "Кто это написал? Нет, тот не мог…" Для них, как субъектов политики, также было непонятно авторство всего этого.

…Ваш автор в связи с этим поинтересовался — а кто же в экспертном сообществе РФ сформулировал, в виде справки, или другим образом, понимание ассоциации Украины и ЕС как столь опасного явления, за которым последовали все прочие шаги?

— Не знаю! — честно ответил Александр Тэвдой–Бурмули. — Я же не вхож в Администрацию. Экспертиза давно не актуальна, ее никто не заказывает, забудьте это слово. Люди пишут, наверху, находясь в самых разных состояниях…

Номинально, конечно, какие–то документы пишутся, но это не значит, что их будут учитывать. Это — большая системная проблема, если не говорить о прочих. Обратная связь разрушена. Поэтому система показывает те характеристики, которые показывает.

"ЕС хотел сохранить площадочку для ситуативного сотрудничества — а со стороны России не было видно и этого. Не видели, с кем говорить: с Брюсселем, государствами–членами (которые нам нравятся), или "контр–элитами", которые чаще всего являются балаганными жуликами, но не все в Москве это понимают".

— Я очень хорошо помню, как рвал на себе волосы эксперт по Австрии, узнав, что "Единая Россия" заключила договор с Австрийской партией свободы, имеющей в уставе замечательные строки о том, что члены партии чтят память воинов, павших на фронтах Второй мировой…

"Разрушение целеполагания и инструментария"

Так Александр Изяславович оценивает последний перед 24 февраля 2022 года этап отношений ЕС — РФ. Пару лет назад он прочел статью политолога Федора Лукьянова, в которой тот — "для Кремля" — объявил, что Европу в России интересуют только энергоносители и обычные вооружения: "То есть — страх".

— Сейчас оба этих аспекта разрушены. И в этом смысле не вполне ясно — вокруг чего вести диалог? Что обсуждать конкретному Брюсселю с конкретным Кремлем, если первый определенным образом оценивает вменяемость второго, разуверился в его договороспособности?

В России, говорит А. Тэвдой–Бурмули, и сегодня аккуратно пишутся полуакадемические работы о возобновлении диалога с ЕС: "Но когда за скобки выносятся важные переменные — анализа не сделать. Люди об этом думают, но проговорить — невозможно". Сейчас — "холодный мир" — почти мечта.

— Они пробили низшую границу. Это прокси–война. Но надо понимать, что системные сбои выявились уже в 2000–е годы. Украинский кризис просто послужил окончательным разрушителем.

Но что, нет разницы потенциалов немцев и французов, англичан и ирландцев? Мы склонны гиперболизировать наш случай. Катастрофа как системное явление характеризуется максимальной хаотизацией.