Григория Соколова в Риге вызывали на бис шесть раз

Волшебник звука

Словом "великий" разбрасываться не хочется, но мы действительно услышали пианиста, по отношению к которому этот эпитет не кажется преувеличением.

Музыкальный критик Петер Краузе из Die Welt написал о нем:

"На вершине фортепианного Олимпа нужно быть одному. Там Григорию Соколову не встретить коллег–пианистов. Зато на этой высоте состоялись его личные встречи со всеми бессмертными творцами..."

Идя на концерт, думала, и не только я: "Сможет ли один пианист на сцене заполнить пространство Оперы?" Это потому, что мы не слышали раньше Григория Соколова.

Он поистине волшебник звука, он у него настолько отточенный, что каждый в сложных произведениях кажется отдельно звучащим и посланным в зал. Исполнение Соколова покоряет не с первой ноты — тем более что он не взял для этого концерта бравурных, виртуозных, "выигрышных" произведений, сразу привлекающих внимание слушателя.

Пианист совершенно в собственной манере — насколько я читала о нем и его творчестве — исполнил редкие, "не заигранные", глубокие сочинения композиторов–классиков и романтиков. К ним нужно было прислушиваться, вникать всем существом. И такая атмосфера царила в переполненном зале.

Глубина, любовь, страдания...

Наш высокий гость, приехавший из итальянского Кастель Д’Аццано, где живет с 1990–го, играл "15 вариаций и фугу ми–бемоль мажор на тему контрданса из балета "Творения Прометея" Людвига ван Бетховена. Они родились из балета, который был заказан композитору. Разнообразие трактовки позволяет создавать в рамках отдельных частей небольшие музыкальные зарисовки, танцевальные сценки, героические полотна.

Бетховен посвятил это сочинение графу Морицу Лихновскому, ученику Моцарта, своему восторженному поклоннику и преданному другу.

А свои "Три интермеццо" op. 117 Йоганнес Брамс назвал "Колыбельными своих страданий". Первому из них предшествует эпиграф из шотландской народной песни: "Спи, сладко спи, дитя мое, чтобы не видать мне слез твоих!".

Брамс и сам был замечательным пианистом — Шуман называл его игру сверхгениальной. Фортепианная фактура пьес сложна, это глубокий вздох измученной души, редкая красота и сердечное тепло.

"Крейслериана" — одно из самых интимно–лирических произведений Роберта Шумана. Она отсылает нас к роману Гофмана "Житейские воззрения кота Мурра". Но с полным основаниям ее можно было бы назвать "Шуманианой". Композитор и сам был не чужд литературному труду. Сочинение написано в 1838–м и посвящено другу — Фредерику Шопену. И еще — возлюбленной Кларе, великолепной пианистке, которая станет впоследствии женой Шумана. Почти все, созданное им в 1830–е, он связывал с образом Клары, мечтами о ней, драматической историей их любви. "В "Крейслериане" главную роль играет мысль о тебе", — писал Шуман любимой.

Восемь фантазий, из которых состоит это произведение, Шуман создавал с необыкновенной увлеченностью: "Я обнаружил, что фантазия ничем так не окрыляется, как напряжением и тоской по чему–либо... Я теперь нередко способен разорваться на куски от избытка музыки".

Как видим, наш выдающийся гость берет без страха в работу — какой страх у такого мастера! — большие полотна, состоящие из отдельных частей, скорее законченных произведений, которые должны быть связаны общим духом, содержанием, одним дыханием и линией. Это не каждый пианист может себе позволить.

На вершине Олимпа

Но 72–летний Григорий Липманович Соколов, профессор, народный артист РСФСР — творец особенный. Выпускник Специальной музыкальной школы при Ленинградской консерватории им. Н. А. Римского–Корсакова, окончивший консерваторию, а после, в 1986–м, ставший ее профессором, он на заре юности, в 16 лет, оказался сразу на вершине олимпа.

Пианист завоевал золотую медаль Третьего Международного конкурса им. П. И. Чайковского (1966), который считался до самых последних событий, "отменивших" его высочайший статус (что, конечно, смешно, если бы не было так грустно), первым и самым престижным фортепианным конкурсом в мире.

Его выступление на московской сцене надолго сохранится в анналах конкурсной истории. Поначалу, на первом туре, кое–кто из специалистов не скрывал сомнений — стоило ли вообще включать столь юного музыканта, ученика девятого класса школы, в число конкурсантов.

После второго этапа соревнования в числе вероятных претендентов на победу называли имена американцев М. Дихтера, Дж. Дика и Э. Ауэра, француза Ф.–Ж. Тиолье, советских пианистов Н. Петрова и А. Слободяника. О Соколове упоминали разве что мельком и вскользь. После третьего тура победителем был объявлен он. Причем победителем единоличным, даже не поделившим своей награды с кем–нибудь другим. Для многих это было полной неожиданностью, включая и его самого.

— Хорошо помню, что в Москву на конкурс я ехал просто поиграть, испробовать свои силы. Ни на какие сенсационные триумфы не рассчитывал. Вероятно, именно это–то мне и помогло, — признавался впоследствии пианист.

Но не все восприняли его победу адекватно — Москва как–то "не полюбила" дерзкого ленинградца. С тех пор Соколов не участвовал ни в каких конкурсах, решив для себя, что "для пианиста это необязательно".

"Талант — это труд"

Рассказывают, что Соколова с детства отличало редкое трудолюбие. И сегодня многочасовая работа за клавиатурой (ежедневно!) является для него правилом, которое он неукоснительно соблюдает. "Талант? Это труд и любовь к своему делу",— утверждал некогда Горький. По одному только, как и сколько трудился и продолжает трудиться Соколов, всегда было видно, что это настоящее, большое дарование.

— Музыкантов–исполнителей часто спрашивают: сколько времени посвящают они своим занятиям,— говорит Григорий Липманович. Вычислить норму работы, которая более или менее точно отражала бы истинное положение вещей, просто невозможно. Ведь наивным было бы думать, что музыкант трудится только в те часы, когда он находится за инструментом. Он занят своим делом постоянно... Если все же подходить к этому вопросу более или менее формально, то я бы ответил так: в среднем я провожу за роялем около шести часов в сутки. Хотя, повторяю, все это весьма относительно. И не только потому, что день на день не приходится. Прежде всего потому, что игра на инструменте и творческая работа как таковая — вещи неодинаковые. Первое — всего лишь какая–то часть второго. Единственное, что я бы прибавил к сказанному: чем больше музыкант занимается — в широком смысле этого слова, — тем лучше.

Игра пианиста, по выражению одного из ленинградских рецензентов, всегда поражала той технической ЗАКОНЧЕННОСТЬЮ, которую дарит долгий, кропотливый и умный труд. Как концертирующий артист, Соколов всегда чтил "закон отточенности" в исполнении музыки.

Мы это услышали и оценили в полной мере. А еще — небывалую, редкую отзывчивость пианиста, который наградил и ублажил, обласкал и вдохновил слушателей исполнением шести (!) произведений на бис. И каких!..

Звучали "Баллада" Брамса, две прелюдии Рахманинова, мазурка и прелюдия Шопена, а попрощался он с нами неземной, уводящей в Вечность 13–й Хоральной прелюдией фа минор Иоганна Себастьяна Баха "К Тебе взываю, Господи Иисусе Христе", которая звучит в обработке Эдуарда Артемьева в легендарном фильме Андрея Тарковского "Солярис".

Зал вставал с криками "браво" после каждого исполнения. Такие концерты составляют эпоху...