Платон Буравицкий: «Самая лучшая музыка та, что пишется сейчас!»

Как делается музыка

26 октября музыка 33-летнего Платона прозвучит на фестивале современной музыки «Арена». Саксофонный квартет «Атомос», два года назад заказавший композитору произведение, которое тот назвал «Планктон», сегодня вечером его исполнит на концерте в Реформатской церкви.

А сколько фестивалей альтернативной или «обычной» музыки, альтернативного театра или «обычного» он или почтил своим участием, или написал музыку для постановок и выступлений!

– Когда я учился в первом классе 63-й средней школы, меня интересовала музыка – но не то, как она играется, а в том смысле, как она получается, – делится Платон. – И вот однажды в класс зашла Лидия Григорьевна и стала зазывать на кружки – кто хочет заниматься танцами, кто музыкой. Я поднял руку, что хочу на музыку. Стал заниматься, учить ноты. И после мне сказали, что меня надо готовить к музыкальной школе.

Отвели меня в 5-ю музыкальную школу, которая сейчас Юглская, в класс фортепиано. Но меня больше интересовало писать ноты, нежели их исполнять. Пытался сам узнать, но это было непросто. Подключил маму, и она добилась от моей учительницы, что, оказывается, в школе есть класс композиции. Так я пришел к Вилнису Шмитбергу, который начал меня учить композиции. Хотя брать поначалу не хотел – маленький, мол.

В восемь лет я начал учиться музыке, и меня в том же году отправили на Первый фортепианный конкурс «Таланты Латвии». Тогда получил утешительный приз – машинки, которые на тот момент были очень дорогими.

Забегая вперед, скажу, что на втором или третьем конкурсе «Таланты Латвии» в свои 12 лет завоевал первое место и по фортепиано, и по композиции.

В восемь лет я начал сочинять, потому что понял, что мне писать ноты нравится больше, чем играть написанное 200 лет назад.

– Это же самая лучшая музыка!..

– Нет, самая лучшая та, что пишется сейчас! Шмитберг мне еще сказал – так, как я пишу, писали 200 лет назад, надо немного расширить кругозор. Дал мне послушать современную классическую музыку, которую я не только принял, но и полюбил. И с тех пор я слушаю только такую музыку.

И дело дошло до того, что мне сказали: «Платон, тебе в этой школе делать нечего, иди-ка ты в Спецшколу им. Дарзиня». Туда я пришел в 2002-м, в свои 12 лет. По музыке на тот момент я был в 3-м классе, а в общеобразовательной школе – в 5-м. А все потому, что меня оставили на второй год в 1-м классе музыкальной школы. И я год потерял.

Из-за этого потом получалось, что мне нужно было по музыке перепрыгивать на один год, а в общеобразовательной школе – оставаться на второй год. Поэтому я окончил дарзиньскую в 19 лет, а не в 18.

Шмитберг и моя педагог по фортепиано Лариса Михайловна определили меня в класс к нашему классику Петерису Васксу. И оказалось, что исполнение у меня хромает, читать с листа я не умею, а сочиняю лучше всех, хоть это и звучит нескромно. Мне совсем не хотелось играть, а сочинение музыки у меня шло само.

И я понимаю, что исполнение на фортепиано – не мое. И на следующем конкурсе юных композиторов через три года, в 15 лет, получил второе место, чем был очень огорчен.

– У тебя превосходный латышский – как выучил?

– В то время в Дарзиня было два потока – русский и латышский. Поначалу мы с Васксом говорили на уроках по-русски, потом стали говорить по-латышски. Но главным учителем в латышском стал для меня музыковед, профессор Борис Александрович Аврамец. Я с ним познакомился, когда он читал лекцию о современных композиторах в центре Северных стран, который располагался тогда в Berga bazars.

И я стал ходить на его лекции в музакадемии, в Педагогическом университете, где он тоже преподавал. И благодаря этим очень интересным лекциям на латышском я хорошо выучил язык.

На заводе и в консерватории

– Следующая итерация – мне 17 лет, у мамы с бабушкой косяки с деньгами, а папа уже ушел в мир иной... Я учусь в Дарзиня на 1-м курсе, что соответствует 10-му классу. По фортепиано было все неважно, а по композиции занимаю на конкурсе «Таланты Латвии» 1-е место.

– А за произведения ты играл?

– Прелюдию и фантазию для фортепиано, сам играл. Прелюдия была в до миноре, а фантазия атональная. В свои 18 лет я, окончив 1-й курс, бросаю школу им. Дарзиня и иду работать на завод. Вначале это был Судоремонтный завод в Вецмилгрависе, а потом перешел на «Бетонэлемент», который потом переименовали в БМГС. Поступил в вечернюю школу на Красной Двине, окончив 11-й и 12-й классы.

Огляделся – оказывается, для консерватории не обязательно среднее музыкальное образование, а нужно только предъявлять аттестат об общем среднем. Беру дополнительно уроки по сольфеджио и в 2009-м. поступаю в консерваторию на кафедру композиции.

Может быть, если бы не грянул кризис 2009-го и завод не стал работать с перебоями, я бы так и оставался работать на заводе...

Попал в класс композиции к Селге Менце, которая меня вымуштровала в голосоведении, поскольку сама по большей части специалист по хоровой музыке. И еще она прекрасный методист – учила методике сотворения композитора из человека. Она меня, как необработанный камень, обтесывала. Спасибо ей.

Учился на бюджетном отделении. На мой взгляд, государство не должно тратить деньги на преподавание ненужных предметов. На самом деле, на этом курсе нужно учить только композиции, форме произведения, электроакустике, инструментовке. Электроакустику начали с 3-го курса – это поздновато. А история музыки у нас была все пять лет, хотя мне кажется, что оптимальнее было бы это сократить до одного-двух лет. На экзамене педагог брал первую попавшуюся пластинку, ставил, и ты должен был сказать, что за произведение, какого композитора, какая часть сочинения звучит и т. п. Для общей эрудиции, конечно, замечательно, но...

Получается, что я пишу современную музыку, а на этом экзамене должен узнавать сочинение XVI века. Ну и что я потом напишу?..

А вот на курсе «Полифония» было все очень здорово, нам давали примеры полифоний, и мы писали свои в стиле Филиппа де Витри, Гийома де Машо или Йоханнеса Окегема.

Полифония важна и всем нужна, потому что современная музыка – полифоническая и микрополифоническая. Гомофонная, как в классицизме, сейчас только, простите, в попсе. Если ты конкурентоспособен и сочиняешь современную классику, должен знать полифонию назубок. И, конечно, форму произведения – в какой именно ты пишешь.

Когда поступил в магистратуру консерватории, начались какие-то мои или совместные концерты, пошли заказы на музыку.

– А какую музыку ты писал?

– Вначале – для консерваторских экзаменов. Но однажды, учась в магистратуре, познакомился с одним замечательным человеком, Каспаром Ролштейнсом. Он предприниматель, рекламщик, философ, музыкант, лучший друг экспериментатора, концептуалиста, звукового художника Карли Левиньша. И этот Левиньш написал в 86-м альбом «Кунцендорф и Осендовский», и благодаря моему другу Ролштейнсу мне заказали сделать аранжировку – скорее, даже реставрацию того альбома, который они написали для аналоговых синтезаторов и идиофонических инструментов – это типа трещотки, тарелочек, колокольчиков – то, что не барабан и не голос. И в нотах этого не было, была только аудиозапись музыки.

Мне нужно было по слуху это превратить сначала в ноту и довести в конце концов до продукта, который можно сдать в библиотеку и через 100 лет взять и сыграть. Фактически это переложение с этих инструментов на оркестр. А по-настоящему – это реставрация музыки.

Это очень интересный и новый жанр. Вот есть переложение – ты, скажем, с фортепиано перекладываешь на ансамбль, а аранжировка – это когда перекладываешь с одной группы инструментов на другую, что-то домысливая, исходя из состава. А здесь именно то, что люди написали как импровизацию в 86-м. И мне предложили струнный состав. А Карли Левиньш ушел в мир иной в 2005-м... Для театров и фестивалей

– Следующий заказ был для участников Международного конкурса им. Августа Домбровского – нужно было для виолончелистов написать обязательное для исполнения произведение.

Потом я окончил магистратуру и продолжил работать на заводе. И время от времени мне стали приходить заказы на написание музыки – от разных людей.

– А как тебя стали узнавать?

– Даже не представляю – наверное, благодаря Ролштейнсу... Картина такая: работаю на заводе, смена, звонят: «Платон? Музыку пишете?» Отвечаю, да. Говорят: «Нам нужно для оркестра написать на такую-то дату, такой-то хронометраж».

– Наверное, скорее, для камерного оркестра заказывали?

– И для симфонического тоже. Камерный оркестр – в принципе, тот же симфонический, только меньшее число музыкантов сидит. А так почти что то же самое.

В это же время я женился на девушке Лиене, она экономист по специальности. У нас родилась дочка Аврора, ей сейчас 4 года, ходит в детский сад, говорит на обоих наших языках, подтанцовывает под мою музыку.

Моя бабушка умерла в 2016-м, в 93 года. И это была большая потеря, ведь бабушка была настоящей главой семьи, очень активным человеком. До последнего дня, можно сказать, ходила в магазин за продуктами и готовила на всю семью. Но главное – она была скрепой семейства, передавала семейные ценности младшим поколениям...

Музыка на спицах

– А помнишь, ты в юности мне рассказывал о своей вязаной музыке? И прямо действительно ее на спицах связал!..

– Да, конечно, говорил о вязаной партитуре. Декартова система – вертикаль/горизонталь. Вертикаль – высота звучания, горизонталь – время звучания. Еще такое понятие, как фоновый свет и свет мелодической линии. Фоновый свет – это, в моем случае, аранжировка, а мелодическая линия – инструментовка.

Эту партитуру писал для ударных. Белый цвет, разумеется, – все барабаны, желтый цвет – все медные инструменты, коричневый цвет – маримбы, ксилофоны. И это выглядело как вязаное бесформенное полотно, посередине синее, и цвет менялся. Она располагалась на нотном пульте. Музыканты прикнопливали ее и играли. Это было произведение для одного-двух исполнителей.

– И как они понимали твою вязку?

– Легенда была написана, сказано, что верх – играем верхние ноты, вниз – нижние, фоновый свет означает такие-то инструменты, форма вязаного полотна означает такую-то динамику, и эти линии означают то, на чем мы играем.

– Получается такая однообразная музыка, нет?

– Это эволюционное развитие той музыки, которую задали еще до Баха и до Моцарта. Бах, конечно, куда популярнее современного автора Ксенакиса, а меня уж тем более. Но со временем, надеюсь...

Может быть, музыка Баха менее популярна, чем музыка «Битлз». Я брал во внимание статистику, посещаемость концертов, какую кассу собирают. Результат в пользу «Битлз»...

Молодое человечество

– Расскажи о своих концертах...

– В основном на концертах звучат мои сочинения в исполнении разных групп музыкантов. А тех, на которых я играю сам как пианист, не так много. Недавно, 17 сентября, на фестивале Cello Cesis – Цесисский виолончельный фестиваль – литовский виолончелист Глеб Пишняк, ударники Павел Гюнтер и Гунтарс Фрейбергс играли мое сочинение для двух ударников и виолончели. Это была премьера моего произведения «Консперсия времени». Есть дисперсия, а конспресия – это сухой порошок с перемолотыми частицами. Его можно куда-то посыпать, им мазать, если смешать с жидкостью.

Еще у меня есть Концерт для саксофона с камерным оркестром «Температура пластмасс».

– Почему такое название?

– Там у меня и экологическая тема просматривается, и идея, что мы выбрасываем пластмассу, а ее бы надо утилизировать до простых компонентов. Получается, мы захламляем планету. Но не потому, что такие свиньи, а потому что человечество еще молодое, многому не научилось. Конечно, технологии найдут, и все будет хорошо. Не без жертв, конечно. Произведение было о том, что человечество по сравнению с микробами, грибами еще довольно молодое. И с ним все в порядке.

Пишу для академический сцены, для театров немного. Вот было сотрудничество с режиссером Даугавпилсского театра Георгием Сурковым – писал музыку для поставленного им спектакля Latvijas šausmas stasti – «Латвийские страшные истории», который идет сейчас. Шесть рассказов, новелл. А еще недавно писал музыку к документальному кино «Вопрос хекабе». Хекабе – это мифическое древнегреческое создание, но речь в фильме шла о самопожертвованиии.

Одна девушка, муж который попал в аварию и его парализовало, пытается его поставить на ноги. У них ребенок, а она мужа и на велосипедах специальных тренирует, и по-другому по-всякому. Вторая девушка работает в паллиативном отделении больницы. А третья девушка, которую зовут Ханука, открыла кафе для «ночных бабочек». Они у нее собираются, пьют кофе, а она их потом всякими правдами-неправдами вытаскивает из их «бизнеса». Не все, разумеется, и хотят оставлять свое ремесло, но иные, кто попал в это по жизненным обстоятельствам, выходят «из дела», и она помогает им найти себя. К каждой из новелл своя музыка.

Сотрудничаю сейчас с камерными ансамблями и оркестрами, особенно много с Sinfonietta Riga. И не всегда именно оркестр заказывает музыку – бывало так, что заказывали фестивали или отдельные исполнители, и мы опять встречались с оркестром.

Есть еще такая «боевая подруга», которая помогает мне по жизни, Елена Глазова – поэт, звуковой художник, философ, организатор мероприятий. Она частенько приглашает меня поучаствовать профессионально в ее мероприятиях. Мы с ней часто играем «шумовую музыку».

А еще когда Рига была столицей культуры Европы в 2014-м, Центр современного искусства приглашал меня поиграть в разных местах свои сочинения. И до сих пор у нас сотрудничество продолжается – зовут меня выступить там или сям.

«Возможности жизни»

– Иногда я балуюсь музыкой в стиле «техно» – это ритмическая музыка, где повторяются определенные фигуры, если по академической классификации – это постминимализм. На синтезаторах играю живьем ритмическую музыку на дискотеках. Это не столько заработок, сколько хобби, мне это и самому нравится. И публике нравится, она танцует и хорошо проводит время под мою музыку.

Конечно, если посмотреть на эту музыку сквозь призму личного академического восприятия, не каждому «техно» нравится, но любителей тоже немало. К примеру, в клубе Van Van выступаю. Он такой андерграундный в основном.

– Наверное, это скорее музыка для ног...

– Ну не знаю, у ног тоже должна быть своя музыка. Каждый имеет право на свою музыку.

Если посмотреть сайт Platon Buravicky – composer, можно обнаружить еще много чего интересного с участием Платона. К примеру, фестиваль нового театра Homo Novus, альтернативный фестиваль камерной музыки Sansusi, для которого он написал вокальный цикл «Возможности жизни».

– Я хотел заострить в этом цикле из трех песен внимание на том, как разные люди живут на Земле, – поясняет композитор. – Использовал тексты ученого Владимир Ивановича Вернадского, американского трансценденталиста Ральфа Валдо Эмерсона и ирландского поэта Пола Малдуна.

Еще у Платона в послужном списке валмиерский фестиваль «Праздник других песен», сочинения для концерта в Рауне «Невидимое присутствие», для фестиваля Laba Daba и много чего другого.

Можно увидеть и коротенькие видео о том, как он читает лекции и ведет семинары в Академии художеств.

– Меня пригласили на экспериментальный курс, который состоит из двух семинаров. Пригласил лидер группы «Сигма», для которой я делал аранжировки, он филолог, читает в ЛАХ лекции по литературе. Читаю про звук и все, что с ним связано. У меня еще есть лекции в вузе RISEBA и Лиепайском университете, на факультете «Новые медийные технологии». Чаще читаю онлайн, но порой и сам еду или иду на занятия.

Ну что сказать, талант – он во всем талант. И мы еще увидим его большой расцвет!