Федорино горе: блеск и обаяние старого Голливуда

Самуил Вильдер родился в Австро–Венгрии за восемь лет до Первой мировой, а умер в США на следующий год после падения башен–близнецов. В промежутке длиной 95 лет была эмиграция из Германии после прихода к власти нацистов, приезд в Лос–Анджелес без знания английского, нищета, слава, два личных "Оскара" и статус одного из главных комедиографов в истории кино, постановщика Американской Комедии Номер Один (по версии тамошнего института киноискусства и большинства киноведов планеты).

Галицийский еврей Вильдер, известный миру как Билли Уайлдер, снимал социальные драмы, стоял у истоков классического нуара, но в памяти поколений (в том числе поколений советских зрителей) остался благодаря комедиям. Это он задрал платье Мэрилин Монро в "Зуде седьмого года" и переодел Тони Кертиса с Джеком Леммоном в женскую одежду в "Некоторые любят погорячее" ("В джазе только девушки") — той самой Главной Американской Комедии. Кому, как не Уайлдеру, олицетворять Золотой век Голливуда, его Великую Эпоху 1940–1950–х.

Важнейшее (для всего мира) из искусств 20 века достигло своего пика и апогея аккурат к середине этого века. Дальше начался разброд, шатания, "новая волна", "новый Голливуд", молодежная революция 60–х, детская революция 80–х, тарантиновский декаданс и победа кинокомиксов. С 60–х слава Уайлдера шла на спад, в 70–е он стал динозавром, с начала 80–х уже не снимал — хотя прожил еще 20 лет.Вот про это–то и написал неожиданно свой свежий роман ядовитый, склонный к сатире британец Коу. Про сокрушительное ламповое обаяние старого Голливуда. Про конец прекрасной эпохи. Про осень патриарха. Про старение вообще. Про любовь к кино.

"Мистер Уайлдер и я", — это какой–то очень мало знакомый нам Коу: влюбленный в классические комедии страстный синефил, ностальгирующий и печальный. В его романе грустно увядают сразу трое людей искусства, реально существовавших и вымышленных.

Во–первых, погасшая звезда–актриса, героиня предпоследней картины Уайдера "Федора", снятой им в конце 70–х и ожидаемо провалившейся. Во–вторых, сам 70–летний Уайлдер, снимающий в Греции эту "Федору" почти как собственную исповедь. И в–третьих, выдуманная Коу полугречанка–полубританка Калиста, в юности участвовавшая в съемках "Федоры" как переводчица, а в старости сочиняющая сюиту памяти режиссера.

По сюжету она — своеобразное альтер–эго писателя — стала композитором, тоже пережила собственную славу, и вот теперь вспоминает лето 1977–го: лучшее, как оказалось, в ее жизни. Временные линии — юность и старость Калисты — чередуются. Ностальгия берет за горло. Все, для кого кинематограф не исчерпывается "Марвелом", и все, у кого впереди уже меньше, чем позади, поймут.