Баркентина поднимает паруса: байки латвийских моряков

Начиналась морская карьера Н. Путиловой в шестидесятые годы прошлого века на паруснике «Капелла». Как это было — в ее рассказе.

— После демобилизации из армии вышла замуж, у нас родилась доченька. Но муж мой, офицер, уже после окончания войны погиб. Осталась одна с полугодовалой дочуркой. Трудно было очень, хотя за мужа и получала какое-никакое пособие, едва сводила концы с концами.

Трудилась на разных работах. В конце пятидесятых устроилась буфетчицей в ресторан «Кавказ». И вот однажды вижу: входит офицер морской авиации, боевой, подтянутый. Узнала — Дмитрий Грималловский! Оказывается, он поступил работать в Рижское мореходное училище начальником производственной практики курсантов.

Познакомились мы с ним еще в 1943 году в Горьком. Наша часть тогда охраняла Горьковский автозавод. Недалеко был авиазавод, на который Дмитрий Ильич приезжал за самолетами для своей части. Тогда мы и встретились.

Он меня тоже узнал, спрашивает:

— А что здесь делает бравый командир орудия?

Объяснила ему свои беды, говорю:

— Хотела в море пойти поваром, да не берут меня. Ведь семья — я и дочка-младшеклассница. Ни родителей у меня нет, ни мужа, нельзя, говорят, за границу.

Восклицает:

— Давай на работу к нам в РМУ. На парусник! Будешь поваром. У тебя пойдет. Станет это тебе трамплином для прыжка в пароходство.

Так и пришла на флот. Дочку взяли в интернат. Директор там была добрая женщина, а муж ее в том же интернате преподавал математику и физику. Всю неделю дети учились. А на выходные дни, если была в море, они брали ее к себе домой.

Отработала на «Капелле» несколько лет. Приходилось кормить 60 человек. А ведь ни холодильника, ни электроплиты не было. Вместо холодильника обитый алюминиевыми листами большой ящик с кусками льда. А плита самая обыкновенная, топили ее углем и дровами. Морская болезнь обошла меня стороной, но очень сострадала бледным укачавшимся шестнадцатилетним мореходам, которые должны были топать по вантам — ставить паруса. В Таллине всё есть

Если курсантов кормил дневальный, который назначался на дежурство, то комсоставу в кают-компании стол накрывала буфетчица, женщина лет сорока. В кармане ее передника всегда был тюбик с непонятной надписью на эстонском. Его время от времени она вытаскивала, прикладывала к губам и дозу содержимого выдавливала в рот.

— Это лекарство от морской болезни, — сообщала буфетчица, — приобрести его возможно в Таллине, в любом продовольственном магазине.

Этим женщина сразу заинтриговала страдавших во время качки. Они запомнили вид тюбика и в первую же стоянку в эстонской столице запаслись «волшебным лекарством». Но почти никому оно не помогло. В тюбиках было всего-навсего густое повидло из разных фруктов. А буфетчица являлась убежденной сладкоежкой. Или срабатывал эффект плацебо?

Но некоторые совсем недавно укачавшиеся курсанты, ступив на твердую землю, забывали о качке и даже не думали о лекарстве. Об одной прогулке по Таллину рассказывает выпускник Рижского мореходного училища 1967 года Игорь Станкевич:

— Вышли мы в увольнение, вчетвером. Куда пойти? Тут Юрка Генералов предлагает: «Если вы не пробовали кофе с коньяком, то советую. Верьте моему опыту, это замечательно!» А мы только-только стипендию получили — по шесть рублей, ну как не завалить в кафе?

Зашли. Сели за столик, заказали официантке кофе с коньяком. Много ли времени прошло, мало ли, но принесла девушка четыре чашки с благоухающим напитком. Знаток Юра Генералов отхлебнул кофе и восторженно произнес: «Ах, сразу чувствуется коньяк! Другое дело!» Мы все присоединились к дегустации. Конечно, с простым кофе не сравнить. Но вдруг смотрим: официантка несет нам на подносе четыре рюмочки коньяка...

Запретный сон и серебряные рыбки

— Или еще случай, — продолжает Игорь. — Очень не хотелось по утрам вскакивать и бежать на зарядку. В то утро самые сознательные быстро скатились с двухъярусных коек, выбежали из кубрика и ввысь понеслись — на мачты. А я и Толик Чулков стоим, позевываем. И тут у меня идея родилась.

«Смотри, — говорю другу, — видишь, под нашими нижними койками пространство, как пенал. Надо только залезть в него, загородиться сумками-чемоданами — и спи себе до завтрака!»

Толику идея пришлась по вкусу. Забрались в гнездышки под койками и тут же заснули. А тут и боцман подоспел. С проверкой — все ли курсанты на зарядке, не сачкует ли кто. Забегает он в кубрик, смотрит — никого нет. Только звук непонятный разносится, словно кто-то включил радио на полную мощь, только волну нормальную не поймал, неразборчивая какая-то речь.

А это и не речь вовсе. Это мой храп. Надо было подождать, когда боцман закончит проверку и засыпать потом. Из-за меня и Толик Чулков пострадал. Полусонных препроводил боцман нас на палубу и приказал лезть на мачту. Сон как рукой сняло! Бежали мы бодро и энергично.

А вот что рассказывает однокурсник Станкевича Яков Исаев:

— Разное бывало во время практики. Как-то пришлось дежурить дневальным. После ужина собрал посуду в большое ведро и отправился на палубу, к бане, мыть вилки, ложки, алюминиевые миски. Во втором ведре у меня была чистая горячая вода. Дело шло споро. Сначала были помыты миски, после этого взялся за ложки.

Время от времени устраивал перекуры, чтобы вновь приступить к работе с удовольствием. Во время одного из перекуров залюбовался на закат. Потом решил вылить за борт грязную воду из ведра. Раз — и вода за бортом! Только что это? Вместе с ней «выпрыгнули» какие-то серебряные рыбки. Вместе с водой за бортом все вилки! Из-за моей рассеянности теперь ребятам придется второе есть ложками.

Так и было, пока не пришла «Капелла» в Ригу. Хорошо, что я рижанин: мои родители пошли в хозяйственный магазин и там скупили все имевшиеся вилки — несколько десятков. Это был один из самых драматичных моментов моей парусной практики.

(Продолжение следует)

Владимир НОВИКОВ.