Организаторы беседы поблагодарили Бориса Любимова за активное и многолетнее сотрудничество Щепкинского театрального училища с рижским фестивалем Stanislavsky.lv и выразили надежду и в этом году продолжить замечательную традицию и лично встретиться в Риге.
«Звать несовершеннолетних – подло и скверно!»
- Студенчество во все времена в разных странах было самой общественно активной группой. В канун первого митинга по призыву Навального вы, как ректор, заявили, что считаете подлыми и позорными призывы к детям принимать участие в незаконных акциях.
- Я это сказал и готов повторить еще раз. Ну, во-первых, студенты всегда были разные. Среди студентов и сто лет назад во времена Гражданской войны, и сейчас были те, кто на одной стороне и кто на другой. Скажем, герои романа «Белая гвардия» - и юнкера, и другие персонажи - тоже молодежь, были по разные стороны баррикад.
Если говорить о призывах к детям, особенно к несовершеннолетним, мне кажется, это действительно подло, потому что совершенно непонятно, чем это может закончиться, как скажется на судьбе ребят. Нельзя сказать, что они отвечают за свои поступки, не достигнув совершеннолетия. Конечно, это крайне скверно звать их на такого рода, так сказать, события. Я могу сослаться на свой опыт.
Я учился на третьем курсе, мне было 19 лет, я был уже совершеннолетним и даже призывником, когда замечательный писатель, лауреат Сталинской премии ..., в то время уже остановившийся на диссидентской линии, позвонил мне 5 декабря 1965 года и пригласил на Пушкинскую площадь, куда я и приехал. Я думал, что он зовет меня побеседовать с ним, а там была демонстрация в защиту писателей Андрея Синявского и Юлия Даниэля. Для меня это тогда ничем не закончилось. Но мой отец меня страшно отругал и был жутко обижен на своего знакомого, который меня туда позвал. Он мне говорил: «Во-первых, тебя предупредили, куда ты едешь и что тебя ждет там? Ты шел на развлечение, а попал на политические акции. Во-вторых, то, что были арестованы Синявский и Даниэль, конечно плохо. Но ты с теми, кто вышел на эту площадь, во всем согласен? Они кто, монархисты? Они хотят, чтобы было, как в январе 17-го? Или они февралисты и хотят, чтобы было так, как до октября 17-го? Ты хотя бы одного из них знаешь, с кем идешь на эту демонстрацию, и какие ждут тебя последствия? Потому что те, кто там был организаторами – ведущие из них, – кто-то уехал в Париж, кто-то еще куда-то, а ты? Ты собираешься туда или собираешься вместо ближнего Запада на Дальний Восток? Ты об этом не подумал?»
Он даже не говорил о том, что бы он сам испытал, если бы со мной что-то подобное случилось. Но я хочу сказать, что все-таки я был совершеннолетний. Звать одиннадцатиклассников и ребят младше, мне кажется, действительно подло.
Где слово-логос?
- Какие новые тенденции вам видятся в системе театрального образования?
- Это один из самых трудных вопросов. С одной стороны, можно сказать, что все ново. А с другой ? я недавно был на совещании в ГИТИСе, там думали о том, как перестроить здание и так далее, и перечисляли то, чем занимаются в театральном вузе – этюды, отрывки, спектакли. Что было 100 лет назад, 150 и 200 – остается пока неизменным. Меняется техника сцены, а эта линия остается основной.
Другое дело, что театральное образование очень расширяется. Если 200 лет назад наше Щепкинское училище начиналось с преподавания актерского мастерства и только, да и режиссуры в сегодняшнем понимании этого слова не было, то сейчас, скажем, в том же ГИТИСе появились даже магистранты-драматурги, несколько лет назад они были и в Школе-студии МХАТ. Разве только зрителей у нас не учат, а все остальное, во всяком случае в ГИТИСе, представлено.
Если говорить о тенденциях - если они есть в жизни, то сказываются и на театральном образовании. Театральное искусство, во-первых, стало гораздо более технологичное. И тем самым и театральное образование тоже. То, на каком технологическом уровне находились театральные вузы в мои студенческие годы и сегодня - несопоставимо. Хорошо это или плохо – решать зрителю. Если кого-то эта технология, иногда подменяющая актерское мастерство, пленяет, значит, им хорошо. Но, мне кажется, что важно все-таки сохранить жизнь человеческого духа в условиях вот этой линии развития. И соответственно, и образование тоже.
Второй момент, чрезвычайно важный, – сегодняшняя культура и тем самым театральное образование гораздо более пластичны и музыкальны, чем 50 лет, когда только в Театре на Таганке умели делать то, что сейчас делают все.
Когда Марк Захаров поставил «Юнону и Авось», это было огромным событием, а сейчас кто только не ставил мюзикл. Сегодня все актеры замечательно двигаются, они поступают в театральные вузы, владея телом, будучи мастерами по бальным танцам, фехтованию и т. д. И при этом они гораздо менее словесны, к сожалению. Слово как «логос», слово-смысл, слово-речь, слово-русский язык – это, конечно, у нас на задворках. И то, что когда-то было школой, школой сценической речи Малого театра – над этим сейчас надо биться, работать.
Думаю, что это примерно тот же процесс, который, скажем, был в школах 1920-х, когда в театральные вузы хлынула речь, во-первых, из разных регионов России, во-вторых, простите, из разных культурных слоев - когда приезжали люди, которым до революции было невозможно учиться театральному искусству. Но они вносили свою речь, свой язык, и приучить их к культуре русской речи, к языку Пушкина, Гоголя, Тургенева, Чехова, Бунина, было крайне сложно. Мне кажется, есть две противоборствующие тенденции. Одна выдавливающая, постдраматическая, когда слово у нас простое как мычание становится. Другая называется «И мы сохраним тебя, русская речь, великое русское слово», как писала Анна Андреевна Ахматова. Вот я на стороне этой тенденции, но ей живется сейчас непросто. И в жизни, и в театре, и в образовании.
Драматурги по соседству
- В ВТУ им. Щепкина на протяжении последних десятилетий поступают молодые люди из Латвии, чем мы очень гордимся. Они учатся по программе поддержки соотечественников за рубежом. Отличаются ли наши студенты-рижане от студентов-россиян? Как их воспринимают в институте – как иностранцев или как своих?
- Может, когда они только приезжают поступать, то поначалу сами могут чувствовать себя иностранцами (все по-разному, конечно, поскольку кто-то теснее связан с Россией, кто-то менее). Но к середине обучения они уже абсолютно свои, и некоторые из них потом остаются здесь и работают в русских театрах, и даже в таких выдающихся, как Театр Вахтангова.
Мне кажется, что отличает латвийцев от многих ребят из Москвы, Петербурга и других городов России, так это бОльшая целеустремленность. Уж если они принимают такое решение – обучаться в иностранном государстве и обучаться в России, – то это очень волевое решение. Всем, кто собирается стать актерами, непросто проходить через худсовет родителей, старших братьев и сестер, и если они через это прорвались, то я не помню ребят из Латвии, которые бы здесь бездельничали.
- Если сравнивать нынешний театр с тем, о котором вы много писали в 70-80-е годы, в чем существенное различие? Современный театр тяготеет к классике или к авангарду?
- Сейчас вышел третий том моих статей. И первая часть этой книги – мои статьи 80-х. Так вот наш сегодняшний театр отличается от современного примерно так же, как я сегодня отличаюсь от себя на этой фотографии, сделанной 40 лет назад.
Тенденции очень разнонаправлены. С одной стороны, если отталкиваться от репертуаров театров, мне кажется, что мы сегодня совершенно не ориентируемся на современную драматургию и этим, к слову, точно отличаемся от театра 70?80-х. Это не значит, что ее не ставят. Но это единицы.
Я вырос в подъезде писательского дома у метро «Аэропорт», где моим соседом по лестничной клетке был драматург и сценарист Виктор Сергеевич Розов. На три этажа выше жил драматург Алексей Николаевич Арбузов, а напротив ? писатель Александр Петрович Штейн. В соседнем подъезде – Леонид Зорин, старейший драматург, скончавшийся в начале 2020 года. Эти люди в большой мере управляли театром. Они сами решали, какую из своих пьес они отдадут в Театр Вахтангова, а какую в Театр Маяковского. Если я видел, что в наш подъезд входят вахтанговцы, понимал, что они идут к Арбузову, и он будет им читать свою пьесу. Потому что драматурги устраивали читки своих пьес дома, а потом читали их труппе. Когда началась перестройка в 1986 году, в большой мере умами управляли драматурги Михаил Шатров и Александр Гельман. Это были влиятельнейшие люди. Сейчас ничего похожего нет.
От равноапостольной Ольги
- Ваша дочь Ольга, правнучка знаменитого актера Василия Качалова и внучка известного переводчика Николая Любимова, - министр культуры России. Откуда у нее, выросшей в такой творческой семье, управленческие гены?
- О назначении министром культуры она узнала раньше, чем я, а когда я об этом узнал… ну, как сказать, прежде всего отнесся с сочувственным вниманием, доходящим до сострадания. Потому что немножко знаю эту работу. Когда актер Юрий Соломин был министром культуры РСФСР, он меня позвал, и я год проработал советником в 1991-м и могу сказать, что представляю себе, что это за работа. И считаю, что моя родительская функция – не мешать ей. Не беспокоить лишними звонками, не обращаться с просьбами, не задавать вопросов и не давать советов. Потому что у нее я не советник.
А если говорить о генах, то это, конечно, точно не гены Качалова, которого однажды позвали преподавать, но как-то ему не хотелось делать это. Ответственность за пределами сцены – это было не его.
И мой отец, который, в общем, всю жизнь проработал дома с литературными переводами, конечно, тоже не передал эти гены. Но вот мой прадед был вологодским губернатором, а прапрадед - рязанским губернатором, и, может, от них через меня я вижу какие-то связи. Хотя вообще Ольга прямо восходит к святой равноапостольной Ольге. Так что может быть и равноапостольная Ольга беспокоится о ней.
Она очень трудолюбива и ответственна! Трудолюбие и ответственность – это от очень многих членов нашей семьи, которых я знал. Сибаритов у нас в роду не было. Из меня мог бы получиться, но не получился.
...За все благодарю!
- На православном канале вы сказали, что вы «веселый, радостный и благодарный». Вы благодарны кому и чему? И что вас радует в современной действительности?
- Во-первых, я благодарен прежде всего Богу. Центральные слова в Литургии «Благодарим Господа!». Слава Богу за все, как говорил святитель Иоанн Златоуст. Благодарен за любовь к природе, за любовь к Божьему миру, к флоре и фауне. За то, что мне удалось родиться в той семье, которая меня любила и которую я любил.
Со всеми испытаниями, которые выпали на долю моих предков, я с кем-то из них встретился, а мог бы и не встретиться. Благодарен за свою жену, с которой прожил больше сорока лет и это счастливейшие годы моей жизни. За мою нынешнюю семью и дочку, и чудесных внуков, которых я обожаю. За моих друзей – старших и ровесников, а я эстафету друзей принимал от своего отца, потому что младшие друзья моего отца стали моими старшими друзьями, с которыми я уже более 50 лет. И студенты, некоторым из которых 70+, а некоторым 20+. Благодарен за моих замечательных сослуживцев в разных местах, где я работал и работаю. Я благодарен даже за своих недругов, потому что они были не врагами, а просто не друзьями и ничего уж такого плохого мне не сделали.
Ну, в конце концов, я благодарен за то, что, несмотря на то что я не всегда себя хорошо вел и не всем рекомендациям врачей следовал, так или иначе дожил до 74 лет - во-первых, жив, а во-вторых, работаю достаточно энергично. Может, не так, как 10 лет назад, но достаточно активно.
К сожалению, уже не бегаю. Когда-то я в горы ездил и получил значок альпиниста СССР, сейчас уже выше Николиной горы в Подмосковье и Воробьевых гор в Москве не поднимаюсь, но все равно еще живу, двигаюсь, как же за это не благодарить?
Благодарен за то, что встретился с вами, и за то, что есть возможность сейчас хотя бы вот в таком режиме пообщаться с чудесными людьми из Прибалтийского региона. Как же за это все не благодарить!
Наталья ЛЕБЕДЕВА.