Полвека на сцене
Концертом "Полувековой райский сад" у нас открылся ежегодный фестиваль Фонда Германа Брауна Winterfest, отмечающий ныне свои 25 лет.
С неизменным темпераментом и, как и всегда, воодушевляя слушателей, напитывая их позитивом, на сцене творил основатель и неизменный руководитель коллектива Андрес Мустонен. Подстать были и все его участники. Здесь не бывает чопорности и застывших форм прошлого — все на подъеме и светло. Как сказал после концерта контрабасист Hortus Musicus Тааво Реммель, "это же не музей, а живая музыка!".
И действительно, на концерте звучали произведения начиная с XIV века и до наших дней. Ренессанс, барокко, современная музыка… Перселл, Монтеверди, но вместе с тем и Арво Пярт, Гия Канчели. Послевкусие было — просто восторг!
"Никогда не жили в меду"
Поклонники Hortus Musicus, супружеская пара, привезли программку концерта ансамбля в Ленинграде в 1985 году. Раритет!
А сам Андрес посетовал в беседе с вашим автором:
— Пропадают четыре наших концерта в Санкт–Петербурге — мы не можем поехать! Но ведь это культура! Она идет дальше, не останавливается.
Все сегодня политизировано, даже чистая культура.
Но можем ехать на Запад, в Израиль и Стамбул. Какой прекрасный город — Стамбул! Многоязычный, мультикультурный, какие слушатели изумительные!
— Как вы, будучи совсем юным, студентом первого курса Таллинской консерватории, создали такой необычный по тем временам ансамбль?
— Я задумал это гораздо раньше. В 1972–м был старт, но этому предшествовал длительный процесс. Я всегда чувствовал, что старинная музыка — это совсем другая культура, в отличие от той, которая нас окружает. Это не значит, что то, что существовало, было плохо, но музыка прошлых веков была гораздо богаче… Мир, наша европейская цивилизация гораздо богаче, чем то, что было доступно нам тогда.
— А как вы впервые соприкоснулись со старинной музыкой?
— Через современную, как ни странно, которой я тогда активно занимался. Я как–то чувствовал, что она какая–то пустая, без особого человеческого чувства, нет красоты и гармонии. А есть некая конструкция. И тогда я стал слушать и вникать в христианские хоралы, песнопения в синагогах.
В старинной музыке была глубина, послание уму и сердцу. И я понял, что это именно то, в чем и мы, музыканты, и все окружающие люди нуждаются.
— И препятствий особых не было?
— Как не было! До сих пор они есть! Мы никогда не жили в меду. Каждый день уникальный, и ты должен доказывать, что этот путь — правильный. Во–первых, для себя, а когда ты сам уверен, и другим эта уверенность передается. Но все зависит от того, как донести эту музыку до слушателей.
— Слушая вас с конца 70–х, я вижу, что у вас лично столько темперамента, такая энергетика и стремление донести всю эту красоту и значимость до зала! Вы как вечный двигатель…
— Это все спасибо Господу. Я, как православный, Его присутствие ощущаю постоянно.
— Члены вашего коллектива уже и седовласые…
— Есть у нас и моложе участники. А три прекрасных музыканта, с которыми мы начинали, уже ушли в Вечность… Но половина наших нынешних музыкантов — с первого дня.
— А как вы находите, приобретаете барочные инструменты?
— Ой, это такая бесконечная история! Мы с самого начала были этим озабочены, и до сих пор этот вопрос актуален. Находим оригиналы, копии, все лучше и лучше.
"Даже если мы играем пьесу, в названии которой есть слово "плач", это не значит, что мы делаем трагедию из этой музыки. Все должно быть светло".
В субботу на концерте вы увидели далеко не все наши инструменты. Если бы мы дали концерт чисто средневековой музыки, это были бы другие инструменты.
С чистым сердцем
— У вас прекрасные вокалисты…
— Да, они приходили к нам в разные годы — бас Рихо Ридбек с первого дня с нами, ему 72 года, а поет, как в первый день. Такой красивый голос! Другой солист 20 лет у нас, кто–то больше. Солистка Яаанника Куусик — не участница нашего ансмабля, но частенько выступает с нами.
Специфика того, чем мы занимаемся, такова, что для нас очень важны внутренняя и внешняя чистота. Петь чисто, играть чисто. Чтобы помыслы и сердце были чисты.
— А как вы распознаете это в людях, которые к вам приходят?
— Слушая музыканта, сразу вижу человека. Если человек отдает свое, то он наш. Как говаривал один известный музыкант: "Слушая исполнение, я сразу понимаю и чувствую, что вот этот человек тебе 20 копеек не даст".
Надо отдавать. Ты получил от Бога — отдай другим. Это самое главное.
— Вы приехали на праздник Казанской иконы Пресвятой Богородицы, выступали в Димировскую родительскую субботу, а говорим мы с вами в праздник иконы "Всех скорбящих Радость". Не случайно!
— Случайностей вообще не бывает, все предопределено. Мы просто не знаем того, что Кто–то уже знает.
"Музыка — это язык"
— Но все же, как вы скажете, чем отличается старинная музыка от любой другой?
— Нет старинной музыки, есть музыка вообще. Мы играли и Монтеверди, и Канчели, — это все как будто очень разное и далекое, но, соединяясь, являет гармоническое мышление. Это баланс и гармоническое чувство. Я не занимаюсь той музыкой, где есть конфликты и упаднические настроения, которая не есть позитив. Даже если мы играем пьесу, в названии которой есть слово "плач", это не значит, что мы делаем трагедию из этой музыки. Все должно быть светло.
У нас все такие, "отдающие". Притом что участники коллектива — люди занятые, и занимаются многим в жизни.
Все мои единомышленники. У нас не так, как бывает порой в симфонических оркестрах — каждый себе свой партийку сыграл, и домой. Я же дирижирую оркестрами и вижу многое…
— А где вы дирижируете ныне?
— Как и всегда — по всему миру. Даже в те два года пандемии все равно были концерты. Дирижировал европейскими оркестрами, российскими, израильскими. Симфоническими, камерными, барочными.
— Это очень тяжело — еще и управлять оркестрами…
— Да, но музыка — это язык, и если ты им владеешь, то общаться легко.
— У вас большая нотная библиотека?
— Огромная, больше тысячи партитур! Тогда, в 70–х, было очень трудно доставать партитуры, а сейчас проблем нет. Очень много партитур я получил из Москвы, из Библиотеки им. Ленина. А сейчас масса нот в интернете, всем доступных.
— Как вас воспринимают в разных странах — с таким же восторгом?
— Да, бурными аплодисментами, "браво", зал встает. Мы уже не экзотика, а часть большой музыкальной культуры, что очень важно.
Контрабасист Тааво Реммель играет на 100–летнем инструменте:
— Самый старый контрабас я видел в музее Амати, XVII век, и он почти такой же, как у меня.
Но сейчас делают блестящие копии старинных инструментов, особенно в Китае. Ведь эти раритеты не очень недолговечные, нельзя на них играть много.
Органист Иво Силламаа 30 лет в ансамбле:
— Мы ведь играем вещи, которым почти 3000 лет до нашей эры — индийскую музыку, еврейскую, самые старые песни, и вплоть до наших дней. Современных мы не всех авторов играем — только Гию Канчели, Валентина Сильвестрова, Арво Пярта, Александра Кнайфеля — они пишут такую музыку, которая соприкасается с прошлым, средневековой музыкой. Поэтому можем делать обработки, сотрудничаем с ними. У нас тоже есть свой композитор — баритон Тыннис Кауманн, который играет на ударных. Сейчас две его оперы идут в Эстонии, одна детская.