Неоконченные стихи
"Никогда на лице его я не видел выражения такой глубокой, величественной, торжественной мысли… Таков был конец нашего Пушкина", — записал Василий Андреевич Жуковский у смертного одра поэта в доме на Мойке, 12.
Придя на последний в своей жизни лицейский праздник 19 октября 1836 года, Пушкин извинился, что не успел закончить свое традиционное стихотворение, и начал читать: "Была пора. Наш праздник молодой сиял. Шумел и розами венчался. И с песнями бокалов звон мешался… теперь… не то…"
Он не закончил, слезы полились из его глаз… Те, кто может представить себе его бодрость, ясность духа, жизнерадостность, должны понять, что значили эти предсмертные слезы Пушкина!
29 декабря 1836 года, за месяц до рокового дня, сын писал отцу: "Вот уже наступает Новый год, дай Бог, чтобы он был для нас счастливее, чем тот, который истекает… Следующий год будет лучше, надеюсь. Прощай, дорогой отец".
Священник Конюшенной церкви отец Петр, выслушав предсмертную исповедь поэта, вышел потрясенный, со слезами на глазах, проговорив: "Никогда я такой исповеди еще не слышал…" А ведь он был полковым священником у Барклая де Толли, который тоже был несправедливо осужден.
Как устраняют гения
Сопредседатель Пушкинского общества Латвии Светлана Видякина поведала мне, что в библиотеке Пушкинского заповедника в Святых Горах ей попался интересный материал кандидата исторических наук Л. Вишневского по материалам "Военно–судного дела":
— Анонимное пасквильное письмо, полученное Пушкиным, муки оскорбленной чести и, наконец, дуэль — все это финал ловкого и страшного заговора против поэта, который был начат чуть ли не за десять лет до роковой дуэли. Вишневский в своем расследовании проследил роль семьи графа Г. А. Строганова, родственника поэта по жене, который принимал активное участие в "судебной" комиссии по декабристам и, как выяснилось, не только.
Итак, условия дуэли, разработанные секундантами, были таковы: "…каждый мог сделать пять шагов и подойти к барьеру. Никому не давать права преимущества первого выстрела. Но чтобы каждый дал по одному выстрелу когда угодно на означенных пяти шагах, наблюдая, чтобы каждый стрелял друг в друга в одинаковом расстоянии". "…когда Пушкин был у своего барьера, — читаем далее в "Подлинном военно–судном деле", — когда Дантес (барон Геккерен) сделал четыре шага из пяти, которые ему оставались до его места, оба соперника приготовились стрелять; спустя несколько времени раздался выстрел, Пушкин был смертельно ранен". Мало кто обращает внимание, что оба соперника приготовились стрелять. Но раздался лишь выстрел Дантеса. Почему же? Мы вправе задать этот вопрос.
Во–первых, Пушкин считался одним из лучших стрелков Петербурга, во–вторых, потому что Пушкин, сделавший свои шаги быстрее, уже стоял у барьера, а Дантес только еще шел к нему. Пушкин мог уложить Дантеса с первого шага. Но Пушкин не стрелял, потому что ждал, пока его противник подойдет к барьеру (таковы условия). В этом сказалось благородство характера Пушкина. На этом пушкинском рыцарстве, на его строжайшей щепетильности там, где речь шла о чести, и был построен коварный план его врагов. Дантес знал, что Пушкин не будет стрелять, пока он, Дантес, не дойдет до барьера. Все было тонко рассчитано.
Выжить — значило для Дантеса идти как можно медленнее, тщательно готовясь к выстрелу, не доходя до барьера. Расчет Дантеса заключался в том, чтобы захватить инициативу и стрелять первым. Вот почему тогда, когда Пушкин ждал у своего барьера и не стрелял, его противник сознательно шел медленно, а затем с ходу, не дойдя до барьера на расстояние одного шага, выстрелил… И этот шаг стал решающим в судьбе поэта. Преимущество Дантеса заключалось в том, что, выходя на поединок, он был прекрасно осведомлен о пушкинском кодексе чести на дуэлях. Ни на одной из своих дуэлей Пушкин не стрелял первым (исследования пушкиниста Б. Никольского). Пушкин всегда на дуэли подходил к барьеру и выдерживал выстрел противника. Никогда и никого Пушкин не убил ни на одной своей дуэли.
Так вот о манере поведения Пушкина на дуэлях и поведал Дантесу этот самый граф Строганов, его родственник и друг дома Геккерена. Именно к нему и бросились за советом Геккерены, получив от Пушкина письмо–вызов. Тем самым Строганов гарантировал Дантесу безопасность в первой стадии поединка, а это значило подставить под выстрел Пушкина. Об этой гнусной роли графа Строганова писал и пушкинист Цявловский.
Во время дуэли гнусна была и роль министра иностранных дел России графа Нессельроде, ждавшего в доме голландского посла сообщения о том, как другой чужестранец справился с порученным ему делом — заказным убийством гордости России.
Под стать родителям были и их дети. Дуэль поэта состоялась также вследствие коварных интриг дочери Строганова, Идалии Полетики.
А что было потом… В дневниках А. И. Тургенева мы читаем: "Весь город, дамы, дипломаты, знакомые и незнакомые наполняют комнаты… на Мойке не было ни прохода, ни проезда. Извозчиков нанимали, просто говоря: к Пушкину".
"Мечтаю иметь автограф Пушкина…"
Когда после смерти Ганса Христиана Андерсена разбирали его архив, неожиданно обнаружили две элегии Пушкина — "Пробуждение" и "К друзьям" — написанные рукой поэта. Как же попал автограф русского гения в бумаги датского сказочника?
Однажды Андерсен отдыхал в швейцарском курортном городке Монтрё, куда приехала семья русского генерала Мандерштерна. Дочери генерала подружились с датчанином, потому что всегда пленялись его сказками, а он, в свою очередь, обожал сказки Пушкина, особенно "Сказку о царе Салтане".
"Я был бы самым счастливым человеком на свете, если бы имел автограф горячо любимого мною Пушкина!" — воскликнул как–то Андерсен. И девушки решили помочь своему кумиру. Но случилось это спустя несколько лет.
В 1865 году Андерсен получил бандероль с двумя элегиями поэта и приписку одной из сестер: "Помня о вас, я должна была сдержать обещание. Дарю вам автограф Пушкина как свидетельство моей преданности. Моя родственница, которая помогла этот листочек добыть, просит у вас фото с вашей подписью…" Конечно, на радостях сказочник тут же отправил свое фото в Россию.
Листочек с элегиями был вырван из так называемой "тетради графа Капниста". Это рукописный вариант сборника Пушкина, который он готовил к печати. Сплошь испещренный пометками поэта, он хранился у брата Александра Сергеевича, Левушки, который редактировал сборник.
Но получилось так, что Лев Александрович после смерти брата тетрадь эту отдал за карточный долг, и она оказалась у графа Капниста. И дочь генерала вместе со своей родственницей попросту вырвали тайком оттуда один листочек. Следы тетради затерялись во времени — последний раз ее видели в Японии в 1923 году, а листочек с элегиями остался в архивах Андерсена…