Великий романист очень хотел, чтобы Америка выбрала "правильного" президента. Вождя республиканцев так беспокоило влияние графа на умы американцев, что он написал специальную статью, в которой назвал его проповедь "моральным извращением".
В апреле 1886 года у Теодора Рузвельта, в то время начальника полиции Нью-Йорка, а впоследствии 26-го президента США, украли лодку, пришвартованную к причалу его ранчо в Северной Дакоте. Река Литтл-Миссури только что вскрылась, но еще не очистилась ото льда. Хозяин и два его работника соорудили плот и, лавируя между льдинами, пустились в погоню. Погода была отвратительная: свирепый встречный ветер, снег с дождем. К исходу третьих суток воров настигли. Наутро флотилия тронулась в обратном направлении, но угодила в ледяной зажор и не могла сдвинуться с места. Ждать, пока лед снова тронется, пришлось восемь дней. Все это время Рузвельт читал "Анну Каренину". Книгу он взял с собой вместе с провизией и одеялами. В письме к жене он подробно изложил свои впечатления от прочитанного.
"Ты заметила, что он никогда не комментирует действия своих персонажей? Он рассказывает о том, что они думали или делали, без каких-либо замечаний относительно того, было ли это хорошо или плохо. Так Фукидид писал свою историю – недостаток, придающий его работе скорее внеморальный, чем аморальный тон".
Не один Рузвельт – вся Америка тогда жадно читала Толстого. Каждая его новая книга становилась бестселлером и порождала бурные дискуссии. Америка, как и Россия, отстала от Европы в "женском вопросе" – это выражение подразумевало не только гендерное равенство, но и интимную, плотскую сторону любви. "Крейцерова соната" в США была запрещена к пересылке по почте по закону 1873 года, возбраняющего пересылку "непристойных, развратных или похотливых" книг. Перевод "Воскресения" публиковался с цензурными искажениями ("в угоду буржуазной морали", как сказано в примечаниях к 90-томнику), против чего автор гневно протестовал.
Толстого завалили письмами американские читатели. В Ясную Поляну потянулись американские пилигримы. Граф и сам очень интересовался Америкой. Если был в русской литературе американофил, то это, конечно, он. Графа наверняка позабавило бы покаяние праправнука, назвавшего учебу дочери в США своим "ужасным прегрешением" и "глобальной виной". В имении Вронского за столом говорят о "злоупотреблениях властей в Соединенных Штатах". Действие этого эпизода происходит летом 1876 года. Президентом США тогда был Улисс Грант. Скандалов и злоупотреблений при нем хватало. В романе "Воскресение" Нехлюдов везет прошение на высочайшее имя о помиловании Катюши, а сам уже мысленно готовится сопровождать ее в Сибирь и вспоминает слова Генри Торо о том, что единственное достойное место для справедливого человека в несправедливом государстве – это тюрьма.
Так что граф, следивший за американской политикой и выписывавший американские журналы, представлял, кто таков очередной американский паломник, посетивший Ясную Поляну в декабре 1903 года. Это был политик национального уровня, самый крупный общественный деятель из американских гостей Толстого. Звали его Уильям Дженнингс Брайан. Конгрессмен с 1890 года, в 1896-м он стал кандидатом Демократической партии на президентских выборах. Ему было тогда всего 36 лет. Брайан был прирожденным оратором и популистом, за что его прозвали Великим Простолюдином, а в наши дни сравнивают с Дональдом Трампом.
Выборы тогда выиграл кандидат республиканцев Уильям Маккинли. Брайан проиграл ему всего одного выборщика. Спустя четыре года они сразились во втором поединке. Главным пунктом предвыборной программы Брайана был отказ от золотого стандарта и возвращение к биметаллизму – чеканке как золотой, так и серебряной монеты. Люди не доверяли бумажным деньгам, потому что они эмитировались не правительством, а банками. В анналы американского ораторского искусства вошла его речь под названием "Крест из золота", которую он на склоне лет даже записал на пластинку.
Если они дерзают открыто утверждать, что золотой стандарт есть благо, мы должны сопротивляться этому всеми силами, ибо на нашей стороне трудящиеся массы страны и всего мира. Мы отстаиваем интересы масс, и мы обязаны заявить в ответ на требование сохранить золотой стандарт: вы не смеете терзать чело труженика этим терновым венцом, распинать человечество на кресте из золота!
В этом месте Брайан широко раскидывал руки, как Иисус на распятии, и замирал в такой позе. Публика была потрясена. Тем не менее Брайан снова уступил Маккинли.
В романе Гора Видала "Империя" нарисован непривлекательный портрет Брайана. Он пишет, что в случае его избрания "даже луна покраснела бы от крови новой гражданской войны". В одном из эпизодов романа Брайан собирается в зарубежное турне и обсуждает с помощниками план поездки.
– Я хочу повидать Толстого, русского графа. – Это было неожиданно. – Из того, что я о нем читал, я сделал вывод, что у нас с ним много общего. Мне говорили, что я оказал влияние на его речи, то есть я хотел сказать — книги. К тому же Россия очень для нас важна, и мне кажется, что он говорит от имени простых русских, как я говорю от имени простых американцев.
– Я не знал, – удивился Брисбейн, – что вы читали книги графа Толстого.
– Не могу сказать, что прочитал хотя бы одну из них. Но я много читал о нем, главным образом в журналах, а он читал обо мне.
Брайан действительно признавался в узком кругу, что до посещения Толстого не читал его сочинений. Большой вопрос, оказал ли он влияние на графа. Но граф наверняка знал, с кем имеет дело.
Он ожидал неустройства, но все же не думал, чтобы это было так удручающе бедственно и плохо
Об этом посещении рассказал присутствовавший при нем биограф Толстого Петр Сергеенко. Он пишет, что американские визитеры (вместе с Брайаном приехали его сын Уильям Брайан-младший, его секретарь и переводчик) прибыли в Ясную Поляну ранним утром, когда в доме еще все спали. "Атлетически сложенный, приветливый, энергичный, с бритым открытым лицом римского патриция" Брайан не стал сложа руки дожидаться пробуждения графа, а попросил домашнего доктора Толстых Беркенгейма показать ему деревню. "Он ожидал неустройства и некультурности, – пишет Сергеенко, – ожидал бедности, но все же не думал, чтобы это было так удручающе бедственно и плохо". По возвращении к путешественникам вышел хозяин дома. Они вместе позавтракали и поговорили. Иногда граф, говоривший по-английски, затруднялся, и переводчик помогал ему.
Уже в полдень Брайану нужно было отправляться назад: на следующий день ему была назначена аудиенция у Николая II в Царском Селе. После некоторых колебаний он телеграфировал в Петербург, что задерживается в Ясной и не успевает в назначенное время к царю. "Лев Николаевич, – продолжает мемуарист, – начавший беседу не более как учтивый хозяин, привыкший к подобного рода опросам, под конец свидания заметно потянулся душою к В. Брайану и почувствовал потребность высказаться перед ним, как перед близким по духу и уважаемым человеком".
После завтрака Толстой предложил Брайану прогуляться верхом. Заядлый лошадник Брайан с энтузиазмом принял приглашение, но не знал, как быть с костюмом: на нем была русская распашная шуба и калоши. Граф одолжил гостю валенки и научил, как подоткнуть полы шубы. Дорога оказалась скользкой, и часть пути Толстой и Брайан проделали пешком, ведя лошадей в поводу и, как выражается Сергеенко, "дружески беседуя о будущих судьбах человечества".
Впоследствии Брайан подробно описал свой визит к Толстому. Текст этот под названием "Толстой, апостол любви", вошедший в книгу путевых очерков "Под чужими флагами", насколько удалось выяснить, никогда не переводился на русский. Брайан пишет, что 76-летний граф в отличной физической форме: помимо 4-мильной конной прогулки они совершили и 2-мильную пешую, после чего хозяин дома пошел отдохнуть. Доктор Беркенгейм, которому Брайан высказал тревогу, что граф переутомился, с улыбкой ответил, что граф, напротив, сократил свою обычную физическую нагрузку, чтобы не утомлять гостя.
"Цель моего посещения, – пишет Брайан, – заключалась не столько в том, чтобы узнать его взгляды – их можно найти в его статьях, имеющих широкое хождение, – сколько в том, чтобы посредством личного контакта попытаться уяснить секрет того невероятного влияния, какое он оказывает на образ мыслей всего мира". Особый интерес гость проявил к учению Толстого о непротивлении злу насилием. Этот диалог Брайан воспроизводит дословно.
Вопрос: Делаете ли вы различие между применением силы для того, чтобы дать сдачи, и для того, чтобы защитить себя от удара?
Ответ: Нет. Вместо того, чтобы применять насилие для самозащиты, я должен выразить сожаление тем, что я сделал что-то, за что другой захотел меня ударить.
Вопрос: Делаете ли вы различие между применением силы, чтобы отстоять свою правоту, и для того, чтобы настоять на своем?
Ответ: Нет. Это обычное оправдание насилия. Люди настаивают на своем праве защищать свою правоту, а на самом деле они просто хотят завладеть чем-то, что им не принадлежит. Для защиты своей правоты насилие не требуется. Есть другие, более действенные средства.
