Имя журналиста, издателя, писателя, литературного критика и драматурга Алексея Суворина в последние двадцать лет существования царской России вызывало и восхищение, и споры во всех слоях населения. Предвидя большие беды от назревающей в стране революции, обращаясь к народу со страниц своей самой популярной в стране газеты «Новое время», он призывал не поддаваться призывам большевиков. Неудивительно, что в советский период Суворина называли реакционером. Жизни этого неординарного и неоднозначного человека посвящена недавно вышедшая книга петербургского писателя Владимира Васильева. Он рассказал о своей повести «В Петербург, к Суворину».
– Владимир Васильевич, что побудило вас создать книгу о человеке, на имя которого ещё недавно было наложено табу?
– Я давно искал героя не только равного, но и превосходящего по уму, напористости Фрэнка Каупервуда, о котором узнал в юности из трилогии Теодора Драйзера «Финансист», «Титан», «Стоик». Меня поразило, что провинциальный журналист, которому один из товарищей одалживал деньги на поезд до Петербурга, а второй – пальто, чтобы он не замёрз, через 15 лет становится миллионером, издателем самой читаемой в стране газеты, владельцем модного театра, человеком близким к правительственным сферам.
– Фрэнк Каупервуд шёл к успеху путем подкупов, устранения соперников, а ваш герой первое время двигается, опираясь на помощь жены Анны и близких друзей – семьи Лихачёвых.
– Анну застрелил её любовник, оставив Суворина с пятью детьми. Несмотря на её измену, Алексей Сергеевич до конца дней своих помнил и боготворил её. Она обладала сильным характером, вела его по жизни, внушая мужу, что он талантлив. Жена познакомила его и с председателем Санкт-Петербургского окружного суда Владимиром Ивановичем Лихачёвым. Тот берёт кредит у знакомого финансиста, помогает Суворину приобрести газету «Новое время». Никакого шантажа, никаких угроз – дружеские отношения. В отличие от методов Каупервуда.
– Однако ведь не только необыкновенной карьерой и стремительным развитием собственного дела привлёк вас Суворин?
– Предпринимательская хватка помогла ему выдвинуться из журналистской среды. Помогали и его внешнее обаяние, образованность, дружеские отношения с ведущими писателями. Некрасов, Достоевский, Тургенев, Толстой, Григорович, Лесков, Чехов и часто ссорившийся с ним Салтыков-Щедрин уважали Суворина за надёжность. Он был человеком слова, готовым прийти на помощь. Мало кому известно, что благодаря Суворину мир узнал Чехова. Случайные встречи с журналистами, а потом с Григоровичем привели Чехова, изредка наскоро пописывающего в газеты рассказы, к редактору « Нового времени» Суворину. Разглядев в молодом студенте искорки таланта, Алексей Сергеевич поставил условие – платить буду не за количество строк, а за их качество.
В повести подробно рассказывается о творческом росте Антона Чехова, приводятся письма из их переписки, которые раскрывают методы обучения нового сотрудника газеты, а потом автора сборников рассказов. И так до последнего дня – прощания Суворина с покойным Чеховым на перроне Николаевского вокзала, откуда гроб с телом Антона Павловича был отправлен в Москву. Чехов Суворину был ближе, чем кто-либо ещё из писателей. Алексей Сергеевич сначала относился к Антону Павловичу, как художник к своему творению. Позднее они стали соперниками, но продолжали оставаться друзьями, несмотря на разногласия. У них была одна общая черта, которую Чехов выделял и в себе, и в своём друге, – мнительность в отношении к творчеству. Не будь её у Суворина, возможно, многие мысли, суждения Чехова о тайне литературного мастерства остались бы достоянием лишь их встреч.
– Но были Толстой, Достоевский, Григорович, другие.
– Тоже частые гости у Суворина. Лев Николаевич, например, если и не бывал, то посылал своих порученцев либо письма. Но задача моей повести не сводится к количеству встреч издателя и редактора газеты с литераторами. Я старался в каждом из писателей разглядеть изюминку.
– Вы могли бы на каком-то примере показать это?
– Пожалуйста!
«Встретившись с Толстым в доме на Фонтанке, Суворин спросил его:
– Что-то не слышно давно, о чём пишешь?
– Раньше мои доченьки, которые переписывали мои книги, болтали всему свету, что папаша сочиняет. Я их уволил. Теперь всё в тайне.
– Это как?
– Я глухонемого нанял».
– И всё же писатели продолжали оставаться в понимании Суворина творческими личностями, и он всячески помогал им финансами, публикацией рецензий на их произведения. Сенсацией стал выпуск Сувориным десятитомного издания сочинений Пушкина к 50-летию со дня его гибели.
– У меня есть в книге картинка: спустя несколько минут после открытия книжный магазин Суворина на Невском набился битком, образовалась давка. К 11 часам магазин представлял картину разрушения: в углах, за прилавками были беспорядочно нагромождены груды разорванных, запачканных, истоптанных ногами книг, разбита мебель. Когда же после продажи тиража заведующий финансовой частью Алексей Коломнин пришёл к Суворину с отчётом об убытках, понесённых издательством от реализации 100 тысяч экземпляров собрания сочинений Пушкина, то Алексей Сергеевич попросил не придавать этому значения.
– В повести есть и другие примеры благотворительности Суворина. То он встречается с женой умершего поэта Якова Полонского и, несмотря на протесты, передаёт ей деньги. То помогает Михаилу Евграфовичу Салтыкову-Щедрину, назвавшему Алексея Сергеевича накануне «мразью». А его забота о типографских работниках! И в то же время – неприятие протестов студентов Петербургского университета, а потом и революции 1905 года.
– Вы задели больную тему, которую я долго обдумывал, прежде чем написать об этом. У меня было много архивных документов, доказывающих неприятие Сувориным протестов студентов и революционного движения. Он писал, что стачки ничего, кроме вреда, не могут принести учащимся. Правительство, исключив из университета демонстрантов, ничего не потеряет, а молодые люди окажутся в «печальном положении», оставшись без образования. В «Новом времени» он признаётся читателям: «Я знал, что своей заметкой не угожу очень многим, может быть, никому не угожу, но я знал также, что говорю в интересах молодёжи и русского просвещения».
Первым из близких ему людей написал об ошибочности позиции к забастовкам Чехов. Было много критики в адрес Суворина, но больнее всего его ударил Горький: «Не чувствуете ли Вы, старый журналист, что пришла для Вас пора возмездия за всё, что Вы и Ваши бойкие молодцы печатали на страницах «Нового времени»?»
– Открывая «Краткий библиографический словарь», остановившись на букве «С», читаешь: «Суворин А.С. – знаменитый реакционный журналист… Получая для своей газеты огромные субсидии, Суворин на страницах «Нового времени» систематически занимался травлей революционных рабочих и интеллигенции».
– Во-первых, Суворин никаких субсидий не получал. Во-вторых, он никогда не поддерживал черносотенцев, и если в «Новом времени» появлялись заметки об этом движении, то они публиковались исключительно в ходе дискуссий. Он писал о целях революционеров, сравнивая их с безумством Нерона: «Разорить Россию, лишить её кредита, уничтожить всякий порядок, развратить провинциальные власти своим попустительством – и всё это для того, чтоб Россия восчувствовала, каков этот пожар, как ужасно безвластие даже во времена «освободительного движения» – ведь этому преступлению имени нельзя придумать».
Алексей Суворин не только критиковал действия революционеров и нерасторопность власти, но и предлагал возродить Земский собор: «Только он успокоит оскорблённое русское чувство и даст проснувшемуся разуму Русской земли ту свободу мысли и дела, которой никогда не бывало»...
Несмотря на начавшуюся кампанию травли, измену жены, домогательства сыновей, зная о своей страшной болезни, Алексей Сергеевич продолжал вмешиваться в дела Малого театра, разъясняя актёрам и актрисам, как надо понимать текст пьесы, редактировал статьи в «Новом времени» и там наставлял журналистов. Больше того! Находясь при смерти, он мечтает о создании могущественного союза России, Китая, Индии и Турции и делится мыслями с ближайшим другом, философом и критиком Розановым. В ответ Василий Васильевич пишет к Суворину: «Это мысль! Дорогой Алек. Сергеевич – Россия – Турция – Китай. Как Вам пришло на ум! Вы первый сказали, а ведь – в самом деле так. Это был бы мировой союз, мировой факт, а уж не дипломатическое влияние. Вся дипломатия наша в целый век просто ничтожна, вертится – не зная, чего хочет. Чистая развратница. А Россия – Китай – Турция – это необозримый восток; и ведь тогда мы вышибли бы и из Индии Англию. Мне ужасно эта мысль нравится. Тут кое-что есть огромное».