И основная часть повествования нашего начнется с того самого места, на котором рассказчики как раз–таки обычно заканчивают. Итак, восстание закончено и власти рассылают декабристов по ссылкам и казематам…
Этот неуклюжий Виленька
Все–таки поведать о "доссыльном" периоде жизни Вильгельма Карловича необходимо. Само собой, Кюхельбекера мы помним в первую очередь благодаря Пушкину, осветившему, словно ярчайшее солнце всех, с кем ему приходилось в жизни близко соприкасаться. Александр Сергеевич оставил в своих записках яркий образ рассеянного и обидчивого "Кюхли". Вильгельм родился 10 июня 1797 года в Санкт–Петербурге в семействе выходца из Саксонии Карла Ивановича Кюхельбекера, подвизавшегося в России по административной части. Дальним родственником семьи был знаменитый уроженец Прибалтики Михаил Богданович Барклай–де–Толли. Именно по его рекомендации юный Вильгельм был принят в 1811–м на первый курс императорского Царскосельского лицея.
Сокурсники позже описывали его внешность: высокий рост, худощавость, большие глаза навыкате. В быту парень был несколько неуклюж и рассеян, у него постоянно все валилось из рук, в силу чего Вильгельм немедленно сделался предметом насмешек. Товарищи по учебе сочиняли на него обидные стихи и эпиграммы, всячески пародировали, изощрялись в выдумывании прозвищ: Виля, Виленька, Кюхля, Бехелькюкер, Глист, Сухарь, Гезель. Последнее слово означает "подмастерье", "ученик", "недоучка" — его прилепили к Вильгельму за его увлечение родной немецкой литературой и языком. Вообще немецкий на первых порах он знал куда лучше, чем русский, на котором, впрочем, пробовал писать стихи. Был случай, когда кто–то из лицеистов стащил его тетрадь со стишатами — и вскоре весь курс издевательски декламировал безграмотные вирши Кюхли. Это привело автора в такое отчаяние, что он побежал топиться в пруду Царскосельского парка. Его успели спасти, но и эта история тоже обросла шутками.
Притом по характеру Вильгельм был чрезвычайно раним, вполне соответствуя принятому тогда стереотипу немца как чувствительного и сентиментального романтика. Он все принимал чересчур близко к сердцу и частенько заливался слезами от обиды на товарищей. А обижаться так уж сильно во многих случаях и не стоило — в сущности, все его любили и подшучивали без всякой злобы. Если б не его чрезмерная обидчивость, от него быстро бы отстали. Юный Пушкин, друживший с ним, однажды откровенно сказал Вильгельму, что с таким характером ему в жизни придется очень туго. Зато Кюхля отличался талантом и упорством — в итоге блестяще выучил русский язык и вообще вышел в первые ряды по успеваемости.
Однажды между Пушкиным и Кюхельбекером состоялась самая настоящая дуэль — первый реальный поединок в жизни Александра Сергеевича. Дело было так. Одно время Виленька постоянно ходил к поэту Василию Жуковскому, надоедая ему своими стихами. Однажды Жуковский, дабы избавиться от назойливого Кюхли, нарочно сказался больным — якобы подхватил расстройство желудка. Остроумец Пушкин моментально накатал эпиграмму:
За ужином объелся я,
Да Яков запер дверь оплошно.
Так было мне, мои друзья,
И кюхельбекерно, и тошно.
Эпиграмма была лично зачитана автором объекту шутки, но Виленька юмора не оценил — разъярился и вызвал друга на дуэль. Впрочем, ничего плохого не случилось: Вильгельм нарочно выстрелил в сторону, а Пушкин стрелять и вовсе не стал. Приятели обнялись. Своего друга юный Саша великодушно называл "братом родным по музе, по судьбам". Но иногда опять не мог удержаться от подтрунивания:
Ты с виду всех трезвее;
Вильгельм, прочти свои стихи,
Чтоб мне заснуть скорее…
Что поделать, стихи у Виленьки и вправду выходили неважнецкие…
"Сильное и закалённое сердце"
По окончании лицея Вильгельм был награжден за успехи серебряной медалью и получил гражданский чин IX класса. Трудился вместе со своим другом Пушкиным в Коллегии иностранных дел, работал преподавателем русского и латинского языка, исполнял должность чиновника по особым поручениям при генерале Ермолове на Кавказе, где познакомился и подружился с другим великим Александром Сергеевичем — Грибоедовым. Ввязался в дуэль с одним родственником Ермолова, после чего вынужден был выйти в отставку. Активно участвовал в деятельности подпольной организации декабристов, чьи идеалы свободы воспринял близко к сердцу. Не секрет, что декабристам сочувствовал и Пушкин, имевший много приятелей среди участников "Союза благоденствия".
Во время восстания 14 декабря 1825 года Кюхельбекер находился на Сенатской площади, вооруженный палашом и пистолетом. Действия Вильгельма в тот драматический день отличались нервозностью и непоследовательностью. Он ездил в Гвардейский экипаж и в казармы лейб–гвардии Московского полка, пытаясь наладить координацию между повстанцами. Пылкий Кюхля покушался стрелять в брата императора великого князя Михаила Павловича — помешал матрос Сафон Дорофеев. Пытался стрелять и в генерала Александра Воинова, выехавшего к бунтовщикам для их увещевания — пистолет дважды дал осечку.
Когда поражение восставших стало реальностью, Вильгельм попытался бежать за границу. С подложными документами доехал из Петербурга до Варшавы, но там оказался опознан и возвращен в столицу в кандалах. До суда сидел в каменном мешке в Петропавловской крепости, был приговорен к двадцати годам каторжных работ, но позже ему скостили "пятерочку". Сначала Вильгельм содержался в Кексгольмской крепости, где составили список примет арестанта: рост 2 аршина 9 4/8 вершков, "лицом бел, чист, волосом черн, глаза карие, нос продолговат с горбиною".
30 апреля 1827 года Кюхельбекера перевели в Шлиссельбургскую крепость, а 12 октября 1827–го царь Николай I распорядился вместо Сибири отправить Вильгельма в арестантские роты при Динабургской крепости. В Динабург Вильгельм прибыл 17 октября 1827 года.
И здесь изнуренному узнику наконец–то повезло. Город имел стратегическое значение — здесь возводилась мощнейшая крепость, призванная прикрыть западные рубежи империи. На момент прибытия Вильгельма военным начальником в Динабурге состоял генерал–лейтенант Егор Константинович Криштофович — старый воин, покрытый ранами. Он являлся родственником друзей семьи Кюхельбекеров. В силу этого счастливого обстоятельства режим содержания осужденного декабриста в здешней крепости сильно отличался от того, что ему пришлось пережить раньше. В Петропавловской крепости ему позволяли иметь при себе только Библию, в Шлиссельбурге — лишь несколько изданий, что не помешало узнику там выучиться читать по–английски. Зато в Динабурге "добрая генеральша Криштофовичева" Филиппина Францевна Шенк–де–Кастель наладила снабжение Вильгельма книгами. Тут он мог писать, переводить и переписываться с родными. Добродушный Криштофович даже устроил в своей квартире Вильгельму свидание с матерью. Кюхельбекер общался с юнкерами местной школы прапорщиков, служащими гарнизона и даже завел нечто вроде литературного кружка.
В Динабурге Вильгельм, никогда надолго не порывавший с литературой, взялся писать историческую драму "Шуйский", или " Падение дома Шуйских". До наших дней текст ее, увы, не дошел. Но известно, что она была посвящена биографии русского царя Василия Шуйского, взошедшего на престол в 1606 году после свержения самозванца Лжедмитрия I и спустя шесть лет окончившего жизнь в польском плену. Для Вильгельма создание "Шуйского" стало своего рода дружеским соперничеством с Пушкиным, который в своем "Борисе Годунове" тоже занимался разработкой темы Смутного времени. Как явствует из одного из писем, отправленных им Пушкину, Кюхельбекер был знаком с разработкой темы Шуйского в "Годунове", которого он читал в Динабурге.
Написанный Пушкиным в 1825–м во время ссылки в Михайловском "Борис Годунов" вызвал большой резонанс и восторги в обществе — и Кюхельбекер тоже не остался в стороне. По его же собственному признанию, он ставил пушкинскую драму даже выше тех глав "Истории государства Российского" Николая Михайловича Карамзина, в которых описывались события Смуты. "Что, мой друг, твой Годунов? Первая сцена: Шуйский и Воротынский, бесподобна; для меня лучше, чем сцена: Монах и Отрепьев; более в ней живости, силы, драматического. Шуйского бы расцеловать: ты отгадал его совершенно. Его: "А что мне было делать?" рисует его лучше, чем весь XII том покойного и спокойного историографа!", — писал Вильгельм Александру.
"Слишком много чувств обуревают меня…"
По словам исследователя Игоря Розенфельда, Кюхельбекер в столь относительно тепличных условиях мог бы просидеть весь отведенный ему срок, но полоса везения закончилась. Крепость в Динабурге была предметом неусыпных забот царя Николая I, постоянно наведывавшегося сюда, дабы лично контролировать ход строительных работ. В крепости императору даже выделили постоянные апартаменты, находившиеся на третьем этаже комендантского здания. Помещение же, где содержался Кюхельбекер, находилось в подвале того самого строения. Как же можно было допустить одновременное пребывание самодержца в одном здании с осужденным бунтовщиком, покушавшимся на члена императорской фамилии? Поэтому всякий раз перед очередным приездом царя Вильгельму по–арестантски выбривали половину головы, приковывали к тачке и бросали на строительные работы.
В апреле 1828 года случилось несчастье. Вильгельм задумал переправить с одним из товарищей по заключению, которого переводили в другое место, письмо Грибоедову. Однако в пути письмоносца обыскали и обнаружили при нем послание. Тайная переписка узника с внешним миром — это считалось уже серьезным нарушением. В обход снисходительного Криштофовича было наряжено следствие, в ходе которого выяснилось, что Вильгельм активно переписывался с друзьями и завел общение со служащими гарнизона — что тоже не приветствовалось. В итоге ему запретили переписываться даже с родственниками. Впрочем, 5 августа 1829 года Вильгельму разрешили два раза в год писать матери.
А в ноябре 1830–го вспыхнуло восстание на польских землях, входивших в состав Российской империи, — оно дало метастазы вплоть до Латгалии. По словам Розенфельда, заметную роль в восстании играли динабургские юнкера — участники кюхельбекеровского кружка, тайно встречавшиеся с легендарной Эмилией Плятер, возглавлявшей 1–ю роту 25–го линейного полка повстанческой армии. Эти юнкера вынашивали план захватить Динабург, дабы освободить Кюхельбекера. Впрочем, до Динабурга восставшие поляки так и не дошли. А 15 апреля 1831 года Вильгельма Карловича "под строжайшим присмотром", невзирая на слабое его здоровье, увозят из города — решили от греха подальше переправить через Ригу сначала в Ревель, а потом и в крепость Свеаборг на балтийском побережье. Перед отъездом Кюхельбекер сообщал матери: "Я пишу вам только несколько слов, не потому, что у меня нет времени на большее, но потому что слишком много чувств обуревают меня; я покидаю Динабург; меня перевозят завтра в Ревель… Динабург я покидаю с чувством горести, хотя это и была моя тюрьма, но я здесь уже почти 4 года, и всякая перемена страшит меня более, чем возбуждает радостных надежд".
Вильгельму суждено было прожить еще пятнадцать лет — и это были нелегкие годы. По указу его в конце 1835–го определили на поселение в заштатный городок Баргузин Иркутской губернии, где уже жил его младший брат Михаил, также ссыльный декабрист. Братья Кюхельбекеры завели большое сельское хозяйство, открыли бесплатную школу для местных жителей. Вильгельм продолжал заниматься литературой: писал стихотворения, поэмы, элегии, критические статьи, переводил с европейских и древних языков, завершил "Дневник", этнографический очерк "Жители Забайкалья и Закаменья", поэму "Юрий и Ксения", роман "Последний Колонна" и, между прочим, "Шуйского". Женился на дочери баргузинского почтмейстера Дросиде Ивановне Артеновой, с которой прожил девять лет и завел двоих детей (еще один ребенок умер при рождении и еще один — во младенчестве).
В 1839–м Кюхельбекера с семейством по его собственной просьбе перевели в село Акшу, где он давал частные уроки дочерям местного воинского начальника. А в июне 1844 года ссыльному разрешили переехать в деревню Смолино Курганского округа Тобольской губернии. С 25 марта 1845 года Вильгельм жил в Кургане, где завел собственный дом: шесть комнат со скудным убранством. Самочувствие его неуклонно ухудшалось — ослеп, подхватил чахотку… В связи с ухудшением здоровья Кюхельбекеру разрешили выехать в Тобольск на лечение. Вильгельм Карлович умер в Тобольске 11 августа 1846 года, где и упокоился на местном Завальном кладбище. Рассказывают, что еще за день до смерти Кюхельбекер лихорадочно расхаживал по комнате и говорил, что, невзирая на дурную погоду, чувствует себя сегодня как–то особенно хорошо…
Своего друга Сашку, с которым он переписывался почти до самой его смерти, Виленька пережил более чем на девять лет…
Владимир ВЕРЕТЕННИКОВ.