С этим необыкновенным человеком были знакомы многие рижане, и не только, от его учеников до самых известных деятелей культуры, истории, просветительства. Иван Никифорович дожил до глубокой старости, оставив этот мир 7 марта 1984 года. Еще в те годы мы, юные, слышали о Кружке ревнителей русской старины, основанном Заволоко, но оценить его деятельность в полной мере, конечно же, не могли.
О нем оставил теплейшие воспоминания другой выдающийся ученый и фольклорист – профессор Борис Федорович Инфантьев:
- Ивана Никифоровича Заволоко впервые я увидел и услышал в 1939 году. Перед концертом воспитанников Гребенщиковской школы - дети пели духовные стихи - их руководитель в прочувствованном слове обстоятельно и эмоционально рассказал о происхождении и судьбах этого своеобразного жанра русского фольклора, отметил содержательное многотемье и высокую художественную ценность песен, в которых изливается миросозерцание, вера, раздумья, чувства глубоко верующих исповедников старой веры.
Заволоко рассказал о той огромной поисково-исследовательской работе, которую на протяжении многих лет проводили члены Кружка ревнителей русской старины, собирая духовные стихи в Латгалии, среди литовских, эстонских и прусских староверов.
События 40-50-х годов вывели руководителя Кружка ревнителей русской старины из моего поля зрения. И вновь я с ним встретился уже в послевоенное время, после его возвращения из сибирской ссылки.
Теперь я уже хорошо знал о трудах Заволоко в области изучения истории старообрядчества в Латвии, духовной культуры и искусства ревнителей древнего благочестия. Изданиями духовных стихов, которые я добывал у любезных наставников Гребенщиковской моленной, мне удалось еще до возвращения самого собирателя и издателя этих материалов снабдить видных московских и ленинградских фольклористов.
В задвинский домик матери Ивана Никифоровича привело меня, прежде всего, желание лично познакомиться с «человеком из легенды», узнать более подробно о выдающемся писателе Николае Лескове и публицисте Петре Боборыкине, имена которых он прославил в своих публикациях.
Хозяин встретил меня приветливо, даже сердечно. Это определило последующие частые посещения задвинского особнячка и в одиночку и с другими посетителями, которые хотели познакомиться с одним из наиболее крупных знатоков русской культуры Латвии. Среди них были не только рижане, но и москвичи, ленинградцы, ученые из-за границы - Польши, Румынии, Германии.
Лесков и малиновый звон
- А рассказывал он нам о том, что Свет Божий впервые увидел в самом центре латгальского староверия Режице, которая не раз привлекала внимание и русских, и латышских литераторов - Александра Бестужева-Марлинского и Ивана Лажечникова, Юрия Тынянова, Андрея Седых и Адольфа Эрба.
Детские же свои годы Ваня проводит и первым молитвам обучается в Двинске, у богобоязненной бабушки, верной хранительницы древлеправославных обрядов и обычаев, недоброжелательно относящейся к своей невестке Киликии Ивановне, полоцкой мещанке, недостаточно преданной, по мнению свекра и свекрови, заветам старины. В результате, родители Вани были вынуждены расстаться. «Явление редкое у староверов», - замечал Иван Никифорович. Может, потому и остался он на всю жизнь холостым...
Но родители не переставали заботиться о сыне. Отец, железнодорожный сторож, выучил Ваню церковнославянскому пению. Обладая хорошей памятью, мальчик уже в раннем детстве знал наизусть не одно Давидово песнопение. Мать же - Киликия Ивановна - отвезла восьмилетнего сына в Ригу, в Гребенщиковское училище. Мальчик попал в атмосферу кондовой Руси, духовности, благочестия. Малиновый колокольный звон, запах ладана и восковых свечей, торжественные звуки древних распевов, непрестанное молитвословие - все создавало обстановку духовного парения, глубинных размышлений, осязания благодати. К чувствам Божественного со временем присоединяется и разум.
Где же как не здесь, в стенах Гребенщиковской школы, мальчику было дано услышать имена Николая Лескова и Петра Боборыкина, уважение к которым сохранил он на всю жизнь. Первый из них так много сделал для того, чтобы рижские блюстители древлего благочестия смогли открыто содержать свою старообрядческую школу. Второй обессмертил рижских попечителей, наставников, учителей Гребенщиковской школы в своем романе «Обмирщение».
После завершения своего рижского образования юноша оказался в подмосковной Петрово-Разумовской сельскохозяйственной академии. Из этого учебного заведения рижский студент вынес любовь к природоведческим наукам. Многое пригодилось ему в последующие годы и в Праге, и в Сибири.
Заветы Ильина
-В 1920-х Заволоко становится слушателем университетских лекций в Праге, в знаменитом во всем русском зарубежье Карловом университете, продолжая начатое в Петрово-Разумовской академии образование. Сначала он занимается естественно-историческими науками, но скоро окончательно определяется и останавливается на юридическом факультете. Лекции здесь читают такие светила русской науки, как историк А.Кизеветтер, философы С.Булгаков и С.Завадский.
Но не этот факультет определил будущую научную судьбу рижского студента. Таким фактором стал «Кандаковский семинар», на занятия которого съезжались со всей Европы и Америки известнейшие византинологи и слависты. Особое впечатление на молодого, алчущего знаний человека оставили лекции Г.Вернадского и Н.Беляева, патриотические призывы философа Ильина.
-На семинаре, - рассказывал И.Н.Заволоко, - занимались не только прошлым, но и размышляли о настоящем русской культуры и ее будущем. В Праге была, правда, иная ситуация бытования русских людей - здесь были только эмигранты. Не было того массива коренных русских людей, которые мощно заявляли о себе в Прибалтике, где староверы чувствовали себя коренным населением, и на выборах в Сейм заявляли о своем присутствии, таким образом участвуя в управлении государством. Что-то подобное имело место в Восточной Чехословакии, в краю Ужгорода. Но в Праге русские в полной мере чувствовали себя эмигрантами, да и не всегда желанными, равно как и в Польше, Германии, Франции. И немало было таких, которые это «эмигрантство», отчужденность, отторгнутость ощущали весьма болезненно, во всяком случае, гораздо сильнее, чем это чувствовалось в Режице, Двинске, Риге. Поэтому разговоры на тему «эмигрантства» раздавались гораздо чаще, призывы спасать русскую культуру от забвения, а самих русских людей от ассимиляции, звучали чаще, громче, резче, бескомпромисснее».
Ни годы, ни Сибирь не привели в забвение заветы Ивана.Ильина: «Не давайте ассимилироваться молодежи! Не позволяйте соотечественникам забывать вдали от родины свою историю, свою речь, свои песни, свой быт!». Этот завет рижанин запомнил надолго.
Вернувшись из Сибири в Ригу в 1957-м, Иван Никифорович стал внештатным сотрудником Института русской литературы в Ленинграде (Пушкинский дом) и участвовал в организуемых им археографических экспедициях. В 1968 году Иван Заволоко передал Пушкинскому дому найденный им «Пустозерский сборник» (1670) – один из важнейших документов истории русского раскола, содержащий автографы «житий» инока Епифания и протопопа Аввакума, их рисунки. В общей сложности И. Заволоко передал в Пушкинский дом более ста рукописей из своего собрания...