Он был радушен и гостеприимен. Казался огромным и внешне неповоротливым, однако таких живчиков надо было еще поискать. А еще казалось, что он — вечен. И тут после Крещения звонит Альфред Крумин, журналист и наш общий друг: не стало Уварова.
Николай Николаевич Уваров. Он приписывал себя к графскому иль княжескому роду Уваровых. Так оно или нет — сегодня точно никто не скажет. Известно, что и дед, и прадед, и прапрадед были православными священниками. Сам же Николай любил розыгрыши и доброе ерничество и порой сам же начинал верить в то, что придумал. Мы звали его графом, и ему это нравилось. Нравилось и нам. Значит, так тому и быть. Да и какая разница? Он был Художником, с большой буквы. И прекрасным человеком. Глыба. Штучный товар — таких, увы, мать—природа почти не производит. Был...
Коля родился в Ташкенте в 41—м. И в подавляющем большинстве его работ — набросков, миниатюр, крупных полотен — красной нитью идет тема Средней Азии: горы, пустыни... А еще он подсел в свое время на фантастику и раз за разом рисовал поле одуванчиков — каждый раз новое, не похожее одно на другое. Говорят, что одна из его работ висела в доме Брэдбери. Верю, что такое возможно.
А еще его «азиатское» прошлое всплывало каждый раз, когда Уваров готовил плов: он регулярно на различных вернисажах и не только участвовал в фуршетах — не как потребитель, а как повар и готовил пальчики оближешь, давая фору многим именитым поварам. О гостеприимстве и доброжелательности его говорит тот факт, что на мероприятия, к которым он готовил знаменитое блюдо, Николай созывал полгорода, и всем хватало, и все были довольны, включая самого маэстро живописи и мастера плова. Коротко и емко его охарактеризовал друг, литератор, тезка Николай Гуданец: «Православный князь, живущий в лютеранской Риге, искренне любящий мусульманский Восток, эксцентричный эрудит с редкостной работоспособностью и фантазией...» Точнее не скажешь.
Благодаря душевной щедрости и безмерной коммуникабельности Николая Николаевича в Латвии знали очень многие. Напомню лишь несколько штрихов биографии. Работа на знаменитой Кузнецовской фарфоровой фабрике; дизайнер конструкторского бюро; дизайнер РЭЗа; учитель рисования; главный художник знаменитой рижской газеты «Советская молодежь»; старший художник редакционно—издательского отдела Рижского медицинского института; лектор курса по стимулированию воображения БМА... Но Уваров хотел свободы — и в итоге стал свободным художником. «Всю жизнь — одинокий волк, но хочу жить свободным среди свободных людей», — так Коля говорил сам о себе. Так, наверное, оно и было.
Одних только значимых и культовых персональных выставок, о которых говорил весь художественный мир Ойкумены, у него было за два десятка. Не считая участия в групповых вернисажах, вошедших в историю живописи не только Риги и Латвии. Благодаря Уварову сегодня мы можем видеть старое Задвинье, каким оно было еще некоторое время назад: фотографы проходили мимо деревянных развалюх вековой давности, а Николай Николаевич увидел в каждом доме свою душу и создал серию «Портреты домов», по которым можно видеть то время. Именно Портреты, как у людей! Домов уже нет — снесены новомодными застройками, но они живут в графике Уварова, как и он сам будет жить вместе с ними.
Да, естественно, нельзя пройти мимо уникального жанра, придуманного и созданного Уваровым — разработанного, выпестованного, единственного и неповторимого. Это — «дебилки». Если в жизни есть дебилизм, говорил мне как—то Коля, значит, он имеет полное право на свое художественное воплощение. Альфред Крумин, друживший с Николаем Николаевичем более 45 лет, рассказывал, что первые прикидки в этом направлении рождались в середине 70—х. Но «махровым цветом» расцвели в период перестройки и Атмоды. Не карикатуры — нет! Полновесные рисунки. «Свидетельство и документ эпохи, универсальный синтез образа и слова» — так говорил о них сам Уваров. На деле — русский сатирический лубок, именно так воспринимало этот жанр большинство. Коля соглашался: это же прекрасно! «Здорово, орлы!» (о вступлении в ЕС), «Вся жизнь — борьба», «Конь несется», «Завалим Европу лесом» — названия говорят сами за себя. Впрочем, для тех, кто не видел, советую заглянуть в пространства интернета, уверен, получите удовольствие.
...Поймал себя на мысли, что за обилием сказанных выше слов никак не могу подойти к последней фразе. Да, Уваров болел. Да, говорили врачи, что операцию делать нельзя — сердце не выдержит. Да, Коля не говорил никому, как тяжко выжить в это время свободному художнику, когда он практически заперт в четырех стенах — не выйти никуда. Но он не производил впечатление человека, который готовится завершить жизненный путь. Говорил, давай замутим что—нибудь еще такое, как в былые годы — партию дураков, партию любителей пива и так далее. Пусть не часто, но принимал гостей, в основном старых друзей. Были планы, надежды, задумки. А еще была работа: каждый день он рисовал, и рисовал прекрасно. И когда прозвучало: «Коля — все», не поверил, что это — об Уварове. Коля мог уехать на луга, писать маслом свои одуванчики, но никак не умереть, не вяжется это с ним. Да и не будет вязаться никогда.
«Старик, давненько ты у меня не был — зашел бы, чайку попили б, поговорили...»
Заварим. Поговорим. Там, на том поле, где растут одуванчики, из которых варит вино Брэдбери. И выпьем. Не чокаясь.
Сергей ТЫЩЕНКО.
P. S. О времени и месте прощания с Николаем Уваровым газета «СЕГОДНЯ» сообщит дополнительно.
